– А вот это уже оскорбление!
Он немного подумал и сказал:
– Да, наверное. Прости. – И снова удивил ее: – Знаешь, я не очень-то умею нравиться людям. Мужчины, правда, в итоге начинают меня уважать, порой даже против собственной воли, потому что кое- каким мастерством я владею… А вот с женщинами я обращаться не умею совершенно. – Его угольно-черные глаза смотрели прямо на нее. – У меня есть и еще недостатки: например, меня трудно заставить отказаться от собственных намерений; я также проявляю крайнее нетерпение, если кто-то суется в мои дела… – Он явно еще не выговорился. – Ты учти: я тебе это рассказываю не потому, что рассчитываю перемениться, а просто чтобы ты знала. Мне будут нужны люди, которым я могу доверять, и ты, ясновидящая, должна быть в их числе. Так что, боюсь, придется тебе принимать меня таким, какой я есть.
Ничего удивительного, что после такой тирады последовало довольно длительное молчание. Ким наконец-то заметила притаившуюся в уголке Малку и тихонько позвала ее. Черная кошка тут же прыгнула к ней на постель и свернулась клубочком.
– Я над этим подумаю, – сказала наконец Ким, прерывая затянувшееся молчание. – Но никаких обещаний дать не могу: я и сама достаточно упряма. Хотела бы заметить только – причем зная это не понаслышке, – что Лорин, как мне представляется, весьма ценит твоего брата. И, по-моему, если только я чего-то не упустила, Серебряный Плащ – отнюдь не женщина. – «Слишком язвительно, пожалуй, – подумала она. – Надо поосторожнее со словами».
По глазам Айлерона ничего прочесть было невозможно.
– Серебряный Плащ был нашим учителем – моим и Дьярмуда. Когда мы оба были еще детьми, – сказал он. – И я полагаю, он именно поэтому не оставил еще надежду спасти «заблудшую овечку». Честно говоря, брат мой действительно умеет расположить к себе; а уж у своих друзей и последователей и вовсе пользуется самой горячей любовью. Наверное, это что-нибудь да значит, правда?
– Значит, значит! – мрачным эхом откликнулась она. – А сам ты не находишь в нем ничего, что стоило бы спасти? – Вот уж действительно ирония судьбы: она сразу невзлюбила Дьярмуда и вот, поди ж ты, защищает его!
Айлерон в ответ только плечами пожал. Впрочем, довольно выразительно.
– Ну и ладно, – сказала Ким. – Тогда, может, закончишь рассказ о себе самом?
– Да я уже почти все рассказал. Когда прошлой весной дождей выпало значительно меньше обычного, а в этом году и вовсе не выпало ни капли, я сразу подумал, что это не случайно. Я хотел умереть ради него. И не быть свидетелем его заката. И не видеть в его глазах это выражение… Я не мог жить с ним рядом после того, как он перестал доверять мне. И попросил, чтобы он позволил мне отправиться на Древо Жизни вместо него. И он мне отказал. Я попросил еще раз, и он снова отказал. Потом в столице стало известно, что в крестьянских домах все чаще умирают от голода дети, и я попросил его снова – прилюдно, в присутствии всех придворных. И он снова запретил мне даже помышлять об этом. И тогда я…
– И тогда ты наконец сказал ему все, что думаешь по этому поводу. – Она легко могла представить себе эту сцену.
– Да. И он отправил меня в ссылку.
– Не слишком далекую, правда, – сухо заметила она.
– А ты бы хотела, чтоб я навсегда оставил свою страну? – рявкнул он неожиданно властным тоном. Ей это понравилось: значит, судьба страны ему все-таки не безразлична. Даже более того, если быть справедливой. И она сказала примирительно:
– Твой отец поступил правильно, Айлерон. И ты в первую очередь должен был бы это понимать. Разве может Верховный правитель позволить, чтобы вместо него умер кто-то другой?
И сразу же поняла: здесь что-то не так.
– Так ты не знаешь? – Это был даже не вопрос. И его неожиданно дрогнувший голос встревожил ее больше всего.
– Не знаю чего? Пожалуйста, объясни мне! Ну, пожалуйста!
– Мой отец это как раз и позволил! Там вместо него умирает другой. Слышишь, как гремит гром? Это твой друг умирает сейчас на Древе Жизни. Пуйл. Две ночи он уже продержался. Осталась последняя, третья. Если, конечно, он еще жив.
Пуйл? Пол!!!
Ну да. Все правильно, даже чересчур. Она смахивала с ресниц слезинки, но это не помогало: слезы все капали и капали.
– Я же видела его, – прошептала она. – Я видела во сне Пола и твоего отца! Только вот услышать, о чем они говорят, не могла, потому что все время звучала эта музыка, и еще…
И вдруг поняла. И все встало на свои места.
– Ах, Пол! – выдохнула она. – Это же был Брамс! Та самая пьеса, которую исполняла Рэчел! Как это я забыла, не смогла сразу вспомнить?
– А разве ты могла бы тогда что-нибудь изменить? – спросил Айлерон. – Разве имела бы на это право?
Господи, как это все-таки тяжело! Ким постаралась все свое внимание сконцентрировать на кошке и некоторое время молчала.
– Ты его ненавидишь? – все же спросила она как-то робко и сама себе удивилась.
Вопрос этот, впрочем, явно застал его врасплох. Айлерон вскочил, замахал руками, потом, растерянно озираясь, отбежал к окну и стал смотреть вдаль, на озеро. По-прежнему звонили колокола. Потом послышался очередной раскат грома. До чего же все-таки этот день оказался насыщенным всяким волшебством и магией! И ведь до вечера было еще далеко! И еще ночь впереди, третья ночь…
– Я непременно постараюсь перестать его ненавидеть, – промолвил наконец Айлерон так тихо, что Ким едва расслышала его.
– Да, я очень тебя прошу! – Она чувствовала, что почему-то обязательно нужно ответить именно так. Даже если это важно только для нее самой – пусть преодоление этой ненависти хоть немного уменьшит бремя свалившихся на нее горестей и невзгод. Она встала с постели, обеими руками прижимая к себе кошку.
Он тоже встал и повернулся к ней лицом. За спиной у него разливался какой-то странный свет.
– Это будет моя война! – твердо сказал Айлерон дан Айлиль. Она кивнула.
– И это ты тоже видела? – Он требовал ответа. И снова она кивнула. Ветер за окном окончательно улегся; было очень тихо.
– Но ты бы забыл об этой войне, если б оказался на Древе Жизни, – сказала она.
– Не забыл бы. А впрочем, наверное, да, ты права. И это действительно было глупо с моей стороны. С моей – но не твоего друга, – быстро прибавил он. – Я вчера ночью ходил туда. Я его видел. Я ничего не мог с собой поделать… Но в нем… в нем что-то другое…
– Горе. Гордость. Даже, пожалуй, гордыня.
– В таком месте и нужно быть гордым.
– Он продержится?
Айлерон медленно, очень медленно покачал головой:
– Не думаю. Вчера ночью он был при смерти. «Пол. Когда же я, – подумала она вдруг, – в последний раз слышала его смех?»
– Он был очень болен не так давно, – сказала она.
Это прозвучало совершенно не к месту. Да и собственный голос показался ей каким-то жалким. Айлерон неловко коснулся ее плеча.
– Я никогда не смогу ненавидеть его, Ким. – Впервые он назвал ее по имени. – Просто не смогу. Это такой мужественный поступок!
– Да, мужества у него хватало, – сказала она. Нет, она ни за что не станет снова плакать! Она упрямо вздернула подбородок. – Мужества у него было хоть отбавляй! А у нас впереди война.
– У нас? – переспросил Айлерон, и в его глазах она прочла невысказанную мольбу. Он ни за что не сказал бы этого вслух!
– Вам ведь понадобится ясновидящая, правда? – продолжала она деловито. – И теперь, похоже, я лучше других подхожу на эту роль. Другой ведь у вас все равно нет. К тому же у меня бальрат.
