человеком сдержанным и – если не считать редких случаев вроде ежегодного званого вечера в День взятия Дели – отнюдь не шумливым. Вчера, занятый служебными делами и подавленный трагедией на реке, он был даже молчаливее обычного. Но сейчас он как будто помолодел на десять лет и отбросил прочь все тревоги, и Уолли, который с трудом поднялся на ноги, с ужасом сознавая, что спал крепким сном младенца, несмотря на весь шум пробуждающегося лагеря, невольно заразился этим радостным настроением и неожиданно для себя рассмеялся, вместо того чтобы извиниться.
«Наверное, старина возбужден не меньше меня», – решил Уолли, вспомнив во время торопливого бритья, как Уиграм однажды признался, что предел его мечтаний – стать командиром конницы разведчиков и что любые последующие достижения, сколь угодно значительные, будут уже спадом по сравнению с этим. «Ты подумаешь, что мечта не особо амбициозная, – сказал тогда Уиграм, – но я всегда хотел только этого, и ничего другого. И если мое желание исполнится, я скажу “ныне отпущаеши” и не стану сильно расстраиваться, коли уйду в отставку сварливым, никому не нужным стариком, который так и не дослужился до полковника, – потому что я буду помнить свой звездный час».
«Ну что ж, он получил, что хотел, – подумал Уолли, – и, надо полагать, сегодняшний день станет для него таким же знаменательным, как для меня, ведь если битва действительно состоится, это будет “первым разом” для нас обоих. Моя первая кавалерийская атака, и первый раз, когда Уиграм поведет в наступление свою любимую конницу в полномасштабном сражении».
55
Небо над покинутой деревней Фатехабад уже начинало светлеть, когда два офицера сели за завтрак. Пока они торопливо ели, Уиграм объяснил: генерал хочет послать двух своих штабных офицеров на юг к Худжаху, главной деревне хугиани, с целью выяснить настроение племени, а лейтенант Гамильтон и тридцать кавалеристов из корпуса разведчиков приставлены к ним в качестве охраны и должны позаботиться о том, чтобы они благополучно добрались туда и вернулись обратно.
Вторая группа с аналогичной охраной из 10-го гусарского полка разведает дорогу на Гандамак, и хочется верить, что оба отряда не вступят в преждевременные боевые действия и вернутся с докладом генералу по возможности скорее.
– Иными словами, – любезно пояснил Уиграм, – не пытайтесь опередить события и завязывать свои личные бои. Если местные жители откроют по вам огонь, не старайтесь держать строй, а бегите прочь сломя голову. Сейчас его милости нужна информация, а не кучка мертвых героев. Так что держите ухо востро. Думаю, с вами все будет в порядке – при условии, разумеется, что вы не попадете в засаду.
– Не беспокойся, такого с нами не случится, – весело сказал Уолли. – Зарин говорит, Аш позаботится о том, чтобы мы не нарвались на засаду.
Уиграм взял кусок чапати и с улыбкой сказал:
– Ну конечно. Я и забыл, что он здесь. Просто из головы вылетело. Ага, вот и наши расчудесные штабные! Тебе пора, Уолтер.
Была половина восьмого, и солнце уже высушило росу на ближайшем горном склоне, когда Уолли сел на свою каурую Мушки и двинулся прочь вместе с двумя штабными офицерами, в сопровождении тридцати солдат эскорта, скачущих легким галопом за ними следом. Часом позже, поднявшись на возвышенность, они вдруг увидели всего в миле от себя большой лашкар (войско). Это было не мирное собрание: Уолли видел развевающиеся знамена и блеск металла на солнце – кривых сабель и отделанных медью фитильных ружей. Рассмотрев многочисленное скопище народа в бинокль, он пришел к заключению, что здесь собралось, самое малое, три тысячи хугиани и, возможно, еще множество людей скрывается в складках местности.
Единственный выстрел, произведенный с небольшого расстояния, выбил фонтанчик осколков из скалы в нескольких ярдах впереди, и едва Уолли поспешно убрал бинокль и схватился за поводья, как утреннюю тишину разорвал частый треск мушкетов. Неприятель не только заметил их приближение, но и предусмотрительно выставил пикеты, и один из них, надежно укрывшийся за нагромождением валунов всего в пятидесяти ярдах впереди, открыл пальбу по незваным гостям. Памятуя о полученных инструкциях, Уолли не стал медлить. Его небольшой отряд бросился наутек и галопом вылетел за пределы дальности огня, а к десяти часам они благополучно вернулись в лагерь.
Генерал, выслушав доклад своих штабных офицеров, приказал немедленно занять высоту, с которой можно будет видеть передвижения противника и сигналами сообщать о них в лагерь, и Уолли отправился выполнять приказ с этой группой и оставался с ней какое-то время, якобы наблюдая за хугиани, но в действительности надеясь установить, где находится Аш, – по предположению Уолли, именно он произвел первый предупредительный выстрел утром, ибо стрелял явно не мушкет. Но даже с помощью бинокля рассмотреть отдельные лица в огромной беспокойной толпе хугиани, собравшейся на возвышенности в миле впереди, не представлялось возможным, а при тщательном изучении ближайших склонов и гряд Уолли не обнаружил там никаких признаков жизни, хотя он не сомневался, что среди скал скрываются не меньше полудюжины сторожевых постов.
Он со вздохом убрал бинокль и вернулся в лагерь, чтобы сказать Уиграму, что Аш не ошибался насчет хугиани: они явно настроены весьма серьезно.
– Их там четыре или пять тысяч, самое малое. И у них огромное красное знамя и несколько белых. А судя по утренней стрельбе, карабинов у них тоже порядочно. Чего мы ждем, собственно говоря? Почему не начинаем действовать, а рассиживаемся без дела, словно явились сюда полюбоваться видами да устроить пикник?
– Дорогой Уолтер, говорят, терпение есть добродетель. Ты должен учиться терпению, – резко ответил Уиграм. – Мы – вернее, генерал – ждем донесения ребят, которые утром отправились разведать Гандамакскую дорогу. Как только они сделают доклад, полагаю, мы получим приказ к выступлению. Но они еще не вернулись.
– Не вернулись? – изумленно воскликнул Уолли. – Но ведь уже половина первого. Я думал, они собирались удалиться всего на пять миль от лагеря. Как по-твоему… ты ведь не думаешь, что они попали в засаду?
– Не думаю. Случись такое, поднялась бы страшная стрельба, и по меньшей мере один из них сумел бы вернуться за помощью. Кроме того, Аштон знал бы о засаде и предпринял бы какие-нибудь меры. Нет, они просто делают, что велено: оценивают обстановку. Вероятно, они вернутся к ланчу, так что мы тоже можем со спокойной совестью поесть.
Ланч уже подали, но Уолли, охваченный нетерпением и возбуждением, не чувствовал голода. Проглотив несколько кусков, он встал и пошел проверить, накормлены ли его солдаты и все ли готово к скорому выступлению, и Уиграм, тоже знакомый с привычкой Уолли распевать гимны в приподнятом настроении, с приятным изумлением услышал, как он напевает вполголоса «Вперед, о воины Христа» (правда, в данных обстоятельствах выбор гимна казался странным, поскольку совары были в основном мусульманами, сикхами или индусами, то есть язычниками-идолопоклонниками с точки зрения церкви, к которой принадлежал поющий).
Разведчикам не пришлось ждать долго. К часу дня отсутствующие люди так и не вернулись, и генерал Гоу приказал привести лагерь в полную боевую готовность и отправил майора Бэтти с тремя эскадронами разведчиков на их поиски. Сам он, с семьюстами сикхскими, пенджабскими и британскими пехотинцами, четырьмя орудиями Королевской конной кавалерии и тремя эскадронами 10-го гусарского полка, выступил следом.
– Ну наконец-то! – радостно воскликнул Уолли, вскакивая в седло, и Зарин, к которому он обращался, понял смысл восклицания, хотя не знал английского языка, и ухмыльнулся в ответ.
Эскадроны выстроились колонной по четверо в ряд и по команде помчались в зыбкое марево каменистой долины.
Они нагнали пропавших штабных офицеров с эскортом в месте, где дорога пролегала по откосу под плато, занятым хугиани, и оба отряда вернулись к генералу, который, выслушав доклад, остановил свою пехоту там, где она оставалась невидимой для врага, а сам двинулся дальше, чтобы самолично оценить обстановку. Короткого осмотра местности оказалось достаточно: как и говорил Уиграм, Гоу знал свое дело и
