бы…
Он осекся, не находя слов, и у Аша хватило такта принять пристыженный вид и сказать, словно защищаясь:
– Я сделал это не ради забавы, что бы ты ни думал. Я надеялся немного восстановить равновесие и разрядить обстановку. Но я не думал, что ты меня узнаешь.
– Не узнать тебя, когда мне известны все приемы верховой езды, которыми ты владеешь, и все твои… Силы небесные! Да ты сам сумасшедший, честное слово. Ты хоть представляешь, как сильно ты рисковал? Ладно еще, что я тебя узнал, но я готов держать с тобой пари на свое годовое жалованье против гнилого апельсина, что к настоящему времени в эскорте не осталось ни одного джавана, который не знает, кто ты такой.
– Не стану с тобой спорить. – Аш криво улыбнулся. – Вероятно, они знают гораздо больше, чем ты думаешь. Но они умеют держать язык за зубами. Разве кто-нибудь из них, к примеру, докладывал тебе, что каждый раз, когда они выезжают за пределы крепости, кабульцы не только оскорбляют их самих, но и поносят самыми непотребными словами тебя, Келли, Дженкинса и особенно Каваньяри? Вижу, что не докладывали! И их нельзя винить. Им стыдно передавать то, что говорят про вас на базарах, – к несчастью для вас, потому что, если бы они открыли вам правду, вы бы кое-что уразумели.
– Боже, что за народ, – с отвращением сказал Уолли. – В конечном счете тот сикх знал, о чем говорил.
– Какой сикх?
– Да так, один хавилдар из Третьего сикхского полка, с которым я как-то разговорился, когда мы находились в Гандамаке. Он был страшно возмущен мирным договором и тем, что мы выводим армию из Афганистана, и, похоже, считал всех нас сумасшедшими. Он спросил, что же это за война такая, и сказал: «Сахиб, эти люди ненавидят вас, и вы одержали над ними победу. С такими шайтанами (дьяволами) можно поступать только одним способом: стирать их в порошок». Наверное, так нам и следовало поступить.
– Наверное. Но сейчас об этом поздно говорить. Главное, о чем я хотел сказать, касается дела гораздо более важного, чем твои конноспортивные игры. Прежде я уже заводил с тобой речь на эту тему, но на сей раз, нравится тебе или нет, тебе придется обсудить вопрос с Дженкинсом. Как я говорил, эмир позволил распустить слухи, что миссия находится здесь единственно в качестве казначея и всеобщего благодетеля – иными словами, чтобы ее «выдоили», точно услужливую корову. Почти все верят, что это правда, а потому чем скорее сэр Луи убедит вице-короля согласиться на роль дойной коровы и прислать денег для выплаты задолженностей, тем лучше. Лишь так можно предотвратить мощный выброс кипящего негодования, которое ошпарит всех в пределах досягаемости. Как только этот голодный сброд из Герата получит жалованье, они покинут Кабул, а как только они уберутся, недовольные горожане поостынут и дадут эмиру возможность укрепить свою власть в стране и отчасти восстановить свой престиж. Я не говорю, что большое денежное вложение решит все проблемы этого бедняги, но оно, по крайней мере, послужит для него своего рода подпоркой и отсрочит момент, когда на него обрушится крыша… и на твою драгоценную миссию тоже.
Несколько мгновений Уолли молчал, а потом сердито сказал:
– Для этого потребуется чертова уйма денег, и я не возьму в толк, с какой стати нам выплачивать задержанное жалованье вооруженным силам страны, с которой мы воевали, – вражеской страны! Неужели ты не понимаешь? Ведь они требуют главным образом погашения задолженностей по жалованью, а значит, если у нас хватит ума расплатиться по предъявленному счету, получится, мы заплатим людям за то, что они сражались с нами? Заплатим за убийство Уиграма? И многих других наших товарищей? Нет, это ни в какие ворота не лезет! Это чудовищное предложение, и ты не можешь говорить серьезно.
– Но я говорю серьезно, Уолли. – Голос Аша был так же мрачен, как лицо, и в нем прозвучали нотки, в которых Уолли с неприятным удивлением опознал страх, настоящий страх. – Возможно, тебе это кажется чудовищным предложением, и я даже не уверен, что такая мера принесет сколько-нибудь долговременную пользу. Но это хотя бы устранит непосредственную угрозу и даст вашей миссии передышку. Это стоит сделать даже ради одного этого. Сейчас Каваньяри в первую очередь нужно время, а мне кажется, он его не получит, если только не купит.
– То есть ты предлагаешь, чтобы он вызвал этих мятежных дьяволов и вручил им…
– Нет. Я не предлагаю, чтобы он лично выдавал деньги гератским полкам, которые, кстати, не принимали участия в боевых действиях против нас и не верят, что мы выиграли хотя бы одно сражение. Но я готов поспорить, что он в состоянии заставить вице-короля прислать эмиру – и немедленно! – сумму, достаточную для погашения задолженности перед армией. Это даже можно расценивать не как подарок, а как часть обещанной по условиям мирного договора ежегодной субсидии, которая составляет шесть кроров. Черт возьми, Уолли, это шесть миллионов рупий! Даже малая доля этой суммы покроет все долги эмира перед войсками. Но если деньги не поступят в ближайшее время, очень скоро вся афганская армия окажется перед выбором: умереть от голода или пойти грабить. И поверь мне, они выберут последнее, как сделали гератцы. Как ты сам сделал бы на их месте!
– Это все замечательно, но…
– Здесь не может быть никаких «но». Голод толкает людей на самые дикие поступки, и я бы очень хотел сам поговорить с Каваньяри. Но я обещал командующему не лезть к нему со своими советами, потому что… Ладно, в любом случае, похоже, молодой Дженкинс – наша единственная надежда; в конце концов, он числится политическим советником. Тебе придется передать ему это – скажи, что говоришь со слов старого Накшбанд-хана… скажи что угодно. Но ради бога, вбей Дженкинсу в голову, что положение угрожающее и что если Каваньяри до сих пор не понимал этого, то должен понять сейчас. Ты же, Уолли, если в тебе есть хоть капля здравого смысла, прекратишь свои конноспортивные игры и предупредишь Розанчика, – (он имел в виду Амброуза Келли, которого товарищи по службе и друзья по понятным причинам называли «Рози»), – чтобы он отказался от своего благого намерения открыть бесплатную клинику. В городе уже говорят, что таким образом сахибы планируют отравить всех, у кого хватит ума туда обратиться.
– Да падет на них черное проклятие, – с чувством выдохнул Уолли. – Дьявол бы побрал этих бездельников: они с ним одной породы. Как подумаю обо всем, что мы собирались сделать – и сделаем, черт возьми! – чтобы помочь этим неблагодарным ублюдкам улучшить условия жизни и усовершенствовать законы, меня просто трясет от злости, честное слово.
Аш нахмурился и сурово заметил, что, возможно, они не хотят никакой помощи от иностранцев, кроме финансовой. Деньги, и только деньги, могут помочь эмиру и его подданным и спасти иностранцев в резиденции от гибели.
– Если войскам выплатят жалованье, у вас еще останется шанс отделаться лишь разбитым носом да несколькими синяками. Но если нет – я не поставлю и ломаного гроша на то, что с миссией ничего не случится или что эмир останется у власти.
– Какой ты, право, веселый и жизнерадостный малый, – криво усмехнулся Уолли. – Очевидно, дальше ты мне скажешь, что все муллы в городе призывают правоверных к священной войне?
– Как ни странно, не призывают. Разве что несколько. Здесь в городе есть один пылкий джентльмен из Герата, очень громогласный, и такой же громогласный факир. Но в большинстве своем муллы настроены на удивление мирно и, похоже, всячески стараются разрядить накаленную обстановку. Жаль, эмир у них никудышный. Бедняге, конечно, нельзя не сочувствовать, но он во всем уступает своему отцу, который, видит бог, не представлял собой ничего интересного. Афганцам сейчас нужен сильный правитель: второй Дост Мухаммед.
– Или парень вроде вон того, – предположил Уолли, кивая в сторону гробницы Бабура.
– Тигр? Упаси боже! – с жаром воскликнул Аш. – Если бы он заправлял здесь делами, мы бы в жизни не продвинулись дальше Али-Масджида. Вот о ком тебе стоит написать поэму: «Ода мертвому императору. Hic jacet ессе Barbur, magnus Imperator. Fama semper vivat…[36] Да будет ему земля пухом».
Уолли рассмеялся и сказал, что попробует взяться за Бабура, когда закончит «Деревню Бемару», которая еще требовала отделки. О политической ситуации речи больше не заходило, и разговор перешел на более приятные темы: книги, лошади, общие друзья и перспектива шикара в холодный сезон.
– Помнишь Рождество, что мы провели в Морале? – спросил Уолли. – И вечер, когда мы подстрелили восемь чирков на двоих с одной попытки и семь из них упали в реку, и нам пришлось лезть за ними в воду,
