знакомым.
— У детей бывают сны, — сказал он, но потом покачал головой. Это нечестно. Уловка. Они здесь, с ним, только из-за снов Шаски, а вчера ночью Рустему сообщили — вполне ясно и такой человек, который должен знать, — что он, возможно, погибнет, если отправится сейчас в Кабадх.
Он отказался стать убийцей. А ведь приказ пришел от царя.
Винаж, сын Винажа, комендант гарнизона в Керакеке, тихо сказал:
— Если ты намерен остаться здесь или уехать в другое место, я покорно прошу разрешения некоторое время путешествовать вместе с тобой. Позднее наши пути могут разойтись, но сейчас мы предлагаем свою помощь. Я верю… я принимаю то, что видит этот ребенок. В пустыне случается, что некоторые люди обладают таким… знанием.
Рустем с трудом сглотнул.
— Мы? Ты говоришь от имени трех остальных?
— Они разделяют мои мысли насчет мальчика. Мы путешествовали вместе с ним. Такие вещи заметны.
Вот так просто.
Рустем все еще обнимал слишком худенькие плечики Шаски.
— Ты дезертируешь из армии. — Жестокие слова. Но сейчас их необходимо сказать, открыто.
Винаж вздрогнул. Потом выпрямился, посмотрел ему прямо в глаза.
— Я обещал организовать отставку моим людям, как положено, и это в моей власти, как командира. Я отошлю официальные письма.
— А ты сам?
— Никто не может написать подобное письмо в отношении командира. — Винаж вздохнул. — Я не вернусь. — Он посмотрел вниз, на Шаски, и слегка улыбнулся. Но больше ничего не сказал.
Жизнь изменилась, круто изменилась.
Рустем обвел взглядом комнату, своих жен, свою младшую дочь, человека, который только что соединил с ними свою судьбу, и именно в этот момент — как он будет вспоминать много времени спустя, рассказывая эту историю, — ему пришла в голову мысль насчет того, куда они отправятся.
Он уже побывал на далеком востоке, говорил он гостям за вином, на другой земле, почему бы не отправиться так же далеко на запад?
Дальше Батиары, гораздо дальше, лежит страна, которая еще только обретает форму, определяется, там передний край, открытые пространства, море с трех сторон, как говорят. Место, где они смогут начать все заново, получат возможность увидеть, кем станет Шаски, помимо всего прочего.
Ведь в Эсперанье тоже нужны лекари.
Их проводили через город по тихим улицам, даже неестественно тихим, в лагерь Синих еще до полудня. По приказу факционария Асторга, которого только утром отпустили из городской префектуры, полдюжины мужчин отправили на другую сторону пролива с запиской от Винажа, чтобы привезти двух других мужчин из постоялого двора в Деаполисе.
По прибытии в лагерь, после того как их приветливо встретили (с уважением) и отвели комнаты и перед тем как он отправился осматривать своих больных, Рустем узнал от маленького повара, который командовал здесь вчера ночью, что поиски пропавшей императрицы распорядились прекратить перед самым рассветом.
Кажется, ночью в Императорском квартале произошли дальнейшие перемены.
Шаски понравились лошади. И малышке Иссе тоже. Улыбающийся конюх с соломой в волосах держал ее на руках, сидя верхом на одной из лошадей, и они медленно ехали шагом по периметру открытого двора. Звонкий смех девочки наполнял лагерь, вызывая улыбки у людей, занятых своими делами в это ясное утро.
Глава 15
Утром евнухи, которые почти неизменно первыми узнавали все новости во дворцах, рассказали Криспину о том, что произошло ночью.
Их общее настроение теперь разительно отличалось от испуга и уныния вчерашнего вечера. Можно было даже назвать его восторженным. Цвета утренней зари, которую уже не ждали увидеть, если ты мыслишь такими образами. Криспин почувствовал, как его сны ускользают прочь в ярком, жестоком свете того, что они рассказали, во внезапном водовороте всеобщей активности, напоминающем вихрь взметнувшихся тканей.
Он попросил одного из них отвести его снова в Порфировый зал. Он не ожидал, что сможет еще раз войти туда, но евнух просто махнул рукой, и стражники распахнули перед ними двери. Здесь тоже произошли изменения. Четверо Бдительных в парадных одеждах и шлемах стояли в четырех углах зала, застыв по стойке «смирно». Кто-то устлал зал цветами, и традиционное блюдо с едой в дорогу для души покойного стояло на столике у стены. Блюдо из золота, по ободку украшенное драгоценными камнями. Факелы по- прежнему горели возле помоста, на котором покоилось завернутое в саван тело.
Было еще очень рано. В зале кроме них никого не оказалось. Евнух вежливо остался ждать у двери. Криспин прошел вперед и опустился на колени рядом с Валерием во второй раз, осенив себя знаком солнечного диска. На этот раз он произнес молитву о странствующей душе человека, который призвал его сюда. Он жалел, что больше ничего не может сказать, но в его мыслях еще царил хаос. Он снова поднялся, и евнух вывел его через сады к Бронзовым Вратам, а оттуда его выпустили на форум перед Ипподромом.
Здесь уже наблюдались признаки жизни. Нормальной жизни. Он увидел юродивого, стоящего на обычном месте и произносящего вполне предсказуемую обличительную речь против земного богатства и власти. Два прилавка с едой уже открылись, на одном торговали жареной бараниной на палочках, на другом — жареными каштанами. Люди покупали и то и другое. Пока Криспин смотрел, появился торговец простоквашей, а недалеко от юродивого устроился жонглер.
Первые шаги нового начала. Медленные, неуверенные, словно танец обыкновенной жизни, ее ритм потерян среди насилия вчерашнего дня и всему надо учиться заново. Теперь по городу не маршировали группы солдат, и Криспин знал, что благодаря людской природе Город скоро снова станет самим собой, а прошлые события потускнеют, словно воспоминания о той ночи, когда ты слишком много выпил и хочешь кое о чем забыть.
Он глубоко вздохнул. Бронзовые Врата находились у него за спиной, конная статуя Валерия Первого стояла справа, и сам Город развернулся перед ним подобно знамени. Все возможно, как часто кажется по утрам. Воздух был свежим, небо ясным. Он чувствовал запах жареных каштанов, слышал, как всех присутствующих сурово призывают отказаться от мирских устремлений и обратиться к святости Джада. Он знал, что этого не произойдет. Не может произойти. Мир таков, какой он есть. Он видел, как подмастерье подошел к двум служанкам, идущим к колодцу с кувшинами, и сказал что-то, рассмешив их.
Охота на Аликсану прекращена. Об этом объявлено, сказали евнухи. Ее все еще хотели найти, но теперь по другой причине. Леонт желал выразить ей свое почтение и почтить память о Валерии. Помазанник божий, благочестивый человек, желающий начать свое царствование подобающим образом. Однако она не объявилась. Никто не знал, где она. Криспин вдруг вспомнил свой сон: тот залитый светом луны берег, окрашенный в черно-серебристые цвета.
Гизелла Батиарская должна была сочетаться браком с Леонтом в тот же день во время церемонии в Аттенинском дворце и стать императрицей Сарантия. Мир изменился.
Кай Криспин помнил ее в ее собственном дворце, еще осенью, когда падали листья. Юная царица посылала его на восток с посланием, предлагая себя далекому императору. В то лето и осень в Варене заключали пари насчет того, как долго она проживет, пока кто-нибудь найдет ее отравленной или зарезанной.
Завтра или через день ее представят народу на Ипподроме, и их с Леонтом коронуют. Так много надо успеть сделать, сказали ему евнухи, суетясь вокруг, предусмотреть невероятное количество деталей.
По-настоящему это он стал виновником всего произошедшего. Это Криспин привел ее во дворец по улицам Города, в Порфировый зал сквозь эту безумную ночь. Это могло означать — был всего один шанс, что это могло означать, — что Варену, Родиас, всю Батиару удастся теперь спасти от вторжения. Валерий собирался начать войну; флот был готов отплыть в любой день, неся с собой смерть. Леонт, теперь, когда с
