используются во многих разновидностях магии.
Теперь Глом заговорил с серьезностью гораздо большей, чем к тому можно было усмотреть повод. И Глом сказал:
– Что до меня, то я не стал бы связываться с этим зеркалом. Даже в стране Дэрсам, где зеркала священны, мы не желаем иметь никаких дел с Зеркалом Пропавших Детей и с теми странными отражениями, которые добро или зло являют в нем.
– Я посмотрюсь в Зеркало Пропавших Детей, – сказал Джеральд, с вызовом поднимая голову, – и если я усмотрю в том особую необходимость, то унесу это зеркало из Антана. Когда гражданин Соединенных Штатов Америки начинает заниматься искусством, сэр, он берется за дело всерьез.
– Что до меня, – ответил Силан, – то я много веков назад устал от всех видов волшебства и жажду, скорее, материальных жизненных удовольствий. Ведь более пятисот лет моей беззаботной жизни в Кэр Омне, в стране Дэрсам, я царил среди снов Божества.
– Но каким же образом достались вам эти сновидения?
– Они покинули его, Джеральд, когда пробил его час войти в Антан.
– Это выражение, сэр, мне непонятно.
– А вам и необязательно, Джеральд, понимать его. Так или иначе, я должен признать, что жизнь Силана лишена риска, Силану нечего бояться, а во мне присутствует частица смертного, для которой невыносимо состояние нерушимого довольства. Понимаете ли, я тоже некогда был смертным человеком с его заблуждениями, страхами и сомнениями, которые придавали пикантность моему вынужденному почтению к неизменной глупости моих друзей и неизменной жестокости времени и случая. И насколько я помню, Джеральд, тот Гуврич, которого люди столь нелепым образом называли Мудрым, от своих уверток и компромиссов получал больше жизненной энергии, чем я извлекаю из беззаботного и довольно скучного прозябания в течение двадцати четырех часов каждого невыносимого дня. Поэтому, я повторяю, я приму у вас ваше физическое тело...
– Но это, мой дорогой друг, оставит меня без какой-либо плотской обители.
– Я, Джеральд, однако же, удивлен таким скептицизмом в вас, в человеке, который столь регулярно уплачивает церковные взносы! Старая добрая традиция учит нас, что у каждого человека есть тело физическое и тело духовное.
Джеральд покраснел. Он почувствовал, что его эрудиция и благочестие были подвергнуты сомнению. И он с раскаянием сказал:
– Действительно, как член Протестантской Епископальной Церкви, я знаком с Погребальной Службой. Да, вы правы. Я не желаю спорить со Святым Павлом. Религия моих отцов уверяет меня, что я обладаю двумя телами. Я могу жить только в одном из них в одно время. Для всякого неженатого человека несколько неприлично жить на два дома. Итак, давайте продолжим.
– Поэтому, повторяю я, я приму у вас физическое тело, подобно тому, как тот первый Глом однажды принял мое тело, и я приму у вас все ваши телесные затруднения, даже касающиеся вашей возлюбленной, с которой вряд ли будет много труднее поладить, чем с семью официальными женами и тремястами пятьюдесятью с лишним наложницами, от которых я избавляюсь.
– Вы, – сказал Джеральд угрюмо, – не знаете Эвелин Таунсенд.
– Я полагаю, – заявил Силан с большей долей галантности, – что удостоюсь этой чести завтра.
Таким образом, сделка была заключена. И затем Силан, которого звали Глом Взгляд Одержимого, сделал все, что требовалось.
Силан, которого звали Глом Взгляд Одержимого – повторим это, – сделал все, что требовалось. Для Джеральда как исследователя магии большая часть процесса была вполне знакома, и если некоторые необычные заклинания и были для него, возможно, новыми экскурсами в искусство волхвования, то это не было заботой Джеральда. Достаточно было того, что, когда Силан закончил, никакого Силана видно не было. Вместо этого в библиотеке Джеральда Масгрэйва стояли лицом к лицу два Джеральда, каждый в синем кафтане и золотисто-желтом жилете, каждый в высоком белом воротничке с кружевным жабо у горла, и каждый был облачен во всех отношениях точно так же, как другой.
Эти два худощавых, рыжеволосых Джеральда не отличались и выражением лица. Каждый улыбался другому одним и тем же изящно изогнутым, очень женственным ртом, расположенным над тем же самым выступающим длинным подбородком, и каждый обнаруживал одну и ту же самую ленивую и слегка насмешливую иронию в больших и очень темных, почти фиолетовых глазах другого.
Один член этой странной пары в данный момент сидел за письменным столом. Поигрывая лежащими на нем бумагами, он взял страницы неоконченного романа Джеральда Масгрэйва о возвышенной любви его знаменитого предка Дон Мануэля из Пуактесма к мадам Ниафер, дочери Солдана Варвара. Джеральд начал эту повесть в те дни, когда он намеревался одарить Америку литературой лучшей, чем в других странах, однако уже несколько месяцев пренебрегал ею. Фактически, с тех пор как Джеральд занялся изучением магии, он, отдавая каждый свободный момент рунам, колдовским знакам и воскурениям, и не имел времени вернуться к какой-либо серьезной работе над своим романом.
Затем сидящий Джеральд с почти печальной улыбкой посмотрел на своего двойника.
– Так это было, – сказал сидящий Джеральд, – очень давно, в Эше, когда два Гуврича стояли лицом к лицу и ожесточенно боролись за контроль над физическим телом Гуврича Пердигонского. Все, что я потерял в тот день, в результате моей сверхчеловеческой привязанности к Двум Истинам, я возвращаю теперь, спустя пятьсот лет приятного времяпрепровождения в стране Дэрсам. И я застаю это мое второе физическое тело за сочинением еще более приятной чепухи не о ком ином, как об этом вечном Мануэле Пуактесмском! Я нахожу это тело очарованным фиговым листком любовной истории!
– Я, может быть, не понимаю вашего сравнения, – сказал стоящий Джеральд, – но в Соединенных Штатах Америки фиговый листок является, скорее, прекрасным символом благопристойности, которая, разумеется, есть альфа и омега демократической морали.
– Несмотря ни на что и благодаря всему этому, – ответило в тот момент одержимое демоном тело Джеральда Масгрэйва, – фиговый листок – это любовная история, при помощи которой человеческий оптимизм прикрывает те две вечные, неизменные и весьма неприглядные истины, в которых только и может быть уверена любая наука.
– Вот теперь я понимаю! И хотя я и не согласен с вами полностью, я не могу отрицать, что в вашей
