ребятишки в тренировочных костюмах, а над киоском развевался флаг, прославляющий какие-то «Снежные хлопья».
— Феликс сказал, что мы должны Дайменту что-нибудь подарить, — напомнил Пинки, свернул за угол и остановился перед винной лавкой. — Говорит, что доктор испытывает особую слабость к рому.
Вскоре мы снова были в пути, и Пинки остановился на перекрёстке, чтобы свериться с картой. Справа от нас стояла деревянная лачуга, почти невидимая в поглотившей её растительности. Казалось, что хижина вот-вот рухнет, однако перед ней находился ярко-красный пикап, а крышу украшала совершенно новая спутниковая антенна.
— Посмотрим, — сказал Пинки. — Мне кажется, здесь следует свернуть направо.
Ещё несколько поворотов, и мы оказались на просёлочной дороге. Проехав примерно с милю, мы затормозили перед каким-то совершенно невыразительным бетонным зданием. Земля перед ним была изрезана заполненными водой автомобильными колеями, и кое-где торчали чахлые кустики. Небольшое окно резко контрастировало с архитектурой здания, и создавалось впечатление, что его прорубили уже после завершения строительства. Если бы не входная дверь, сооружение выглядело бы как склад. Эта, с позволения сказать, дверь состояла из нескольких десятков струн, с нанизанными на них пластиковыми бусинами. Мне доводилось видеть подобные двери в Африке. Бусины пропускали воздух и отгоняли мух. Более или менее.
— Вот оно, — показал Пинки, выбивая пальцами дробь на приборной доске. — Владение Даймента.
— Точно.
Мы вышли из машины в оглушающую жару. Пинки нажал кнопку на сигнализации, и фары «БМВ» мигнули.
Постучать в дверь за отсутствием оной было невозможно, поэтому Пинки развёл в стороны висячие бусы, сунул голову в проём и крикнул:
— Хэлло!
— Входите, — прозвучал вдалеке чей-то голос.
Внутри помещения было темно и жара стояла покруче, чем снаружи. Такой жар обычно называют удушающим. Поначалу мне показалось, что мы угодили в безвоздушное пространство. Запах пыли и эвкалиптового масла смешивался с духом немытых человеческих тел, экскрементов, мочи и пота. Пока мои глаза привыкали к полутьме, я услышал звуки, наполняющие помещение, — тяжёлое дыхание, чиханье и кашель. Кто-то стонал. Когда глаза привыкли к темноте, тёмные кучи на полу материализовались в людей. Судя по размерам, это в основном были дети.
— Я слышал об этом месте, — сказал Пинки. — Это клиника. Нечто вроде госпиталя вуду.
У меня возникло желание — я его тут же устыдился — дышать как можно реже.
— Сюда, — произнёс сочный голос где-то в глубине помещения.
Я с трудом разглядел полуоткрытую дверь и за ней гирлянду цветных мигающих огней, как на рождественской ёлке. Мы с Пинки двинулись по узкому проходу между пациентами. Постелями для них служили лежавшие прямо на полу соломенные циновки.
— Сюда, сюда, — повторил голос.
Мы прошли через дверь в отдельную комнату размером примерно в половину моего гостиничного номера. Источниками света здесь служили гирлянда ёлочных огней и четыре церковных свечи. Прямо перед нами находился алтарь со множеством разнообразных предметов. Обежав эту коллекцию взглядом, я увидел детскую погремушку, чёрный гребень, несколько украшенных бисером статуэток, бутылки с какой-то жидкостью, завязанные хитроумными узлами верёвки, кресты, часть которых была обмотана бечёвкой, выкрашенный в яркие цвета человеческий череп, различные предметы одежды, цветы и пачки штрафных квитанций (тоже перевязанные бечёвкой). Там же находились глиняные цветные горшочки, иконы, изображающие Деву Марию с Младенцем, прозрачные пластиковые цилиндры, миниатюрные модели автомобилей, небольшой футбольный мяч, пластмассовые куклы, фотография Джона Ф. Кеннеди и вырезанный из дерева тип в смокинге. Изо рта типа торчала сигара.
В комнате стояли пять складных стульев, на одном из которых восседал сам доктор Даймент. Мне показалось, что его глаза и зубы светятся в полутьме. Отсутствие верхней губы обескураживало, поскольку были видны все верхние зубы. Подобный оскал встречается только у черепа.
— Добро пожаловать, — произнёс доктор Даймент сочным, с богатыми модуляциями голосом. — Входите, очень белый человек и просто белый человек, — закончил он со смешком.
— Пинки Штрайбер, — представился Пинки, — а это — Алекс Каллахан.
— Мистер Штрайбер! — сказал Даймент, когда мы обменялись рукопожатиями. — Ваша кожа настолько бела, что создаётся впечатление, будто она источает свет. Присаживайтесь и скажите, что для вас может сделать доктор Даймент.
Я передал ему бутылку рома «Аппельтон», и он склонил голову в полупоклоне.
— Благодарю. Весьма тронут вашим вниманием, — дружелюбно улыбнулся он. — Отличная вещь. Любимый напиток Гуэда.
— Это сырой ром, — пояснил Пинки, — его обожает
— Тебе известны наши обычаи, — отметил Даймент, — и ты рассказываешь о них своему другу. Очень хорошо, что ты помогаешь своему другу. Но кто из вас нуждается в помощи доктора?
Я смахнул выступившие на лбу капельки влаги. А по спине пот уже стекал потоком.
— Помощь нужна мне, — вымолвил я. — Меня интересует Байрон Бодро. Я пытаюсь его найти, и мне сказали, что он был твоим другом.
— Бай-рон… — со вздохом протянул Даймент — У Байрона не бывает друзей.
— Мы слышали, ты его знал, — вмешался Пинки.
— Давайте-ка лучше выпьем! — Даймент отвинтил пробку, сделал здоровенный глоток и протянул мне бутылку.
Даже в полутьме я видел, как по его подбородку стекает слюна. Слюна, отсутствующая верхняя губа, кашель и стоны в соседней комнате… Одним словом, мне очень не хотелось прикладываться к бутылке. Но я чувствовал, что должен это сделать. Ром обжёг внутренности, но жар, как ни странно, показался мне приятным. Пинки пить отказался и вернул бутылку Дайменту.
Мои глаза полностью адаптировались к темноте, и я смог лучше рассмотреть доктора. Передо мной был очень тощий (неужели СПИД?!) человек, в некогда белой, а теперь просто грязной исподней рубашке и потрёпанных шортах. Его ноги украшала пара пластиковых вьетнамок.
— Зачем тебе Байрон? — спросил он и тут же, подняв руку ладонью вперёд, продолжил: — Нет. Пока не говори. Давай-ка вначале взглянем, что скажут карты.
Доктор извлёк колоду засаленных карт и разложил их перед собой на столе. Затем в каком-то лишь ему известном порядке удалил каждую пятую или шестую карту и вновь сдал сам себе несколько листков. Карты были настолько потрёпанными, что, когда он развернул их веером, листки сложились и упали на костяшки его пальцев. Мне показалось, что у меня начались галлюцинации, поскольку положение карт напомнило мне картину Сальвадора Дали «Течение времени». На картине, как вы, может быть, помните, изображены расплавившиеся и поникшие часы. Даймент с помощью левой руки вернул карты в вертикальное положение и, слегка прищурившись, принялся их изучать.
— О'кей! — Он сложил карты и положил стопку на стол рубашкой вверх. — Теперь скажи мне, почему тебя интересует Байрон?
— Я думаю, что он похитил моих детей. Двоих сыновей.
— Неужели?
— И я думаю, что он намеревается их убить.
— Хм… — произнёс Даймент, побарабанив пальцем по месту, где когда-то находилась верхняя губа.
— Мне нужна твоя помощь.
— Вот что я тебе скажу. Байрон пришёл ко мне, когда убил ту маленькую собачку. Ты об этом слышал?
— Да.
— После этого никто не хотел с ним разговаривать. Родители приказали детям сторониться Байрона.
