время их эпидемии?
— Он упоминает о своем отчаянии, никто не захотел к нему прислушаться. Судя по всему, Эшруад был алхимиком, — ответил Леонард.
— Ну, а о самом монстре? — нетерпеливо спросил Вишневски.
— Ужасное чудовище, пишет он, невыносимое человеческому взору. Эшруад называет его Уббррокксс. Описывает пожирателем всего живого… высасывающим жизнь из всего живого… дьявольской силой… вырвавшейся на волю… необузданной и ничему и никому не подвластной… сеющей заразу, болезни и порчу…
— Похоже на нашу мерзость, — констатировал Вишневски.
— Вылитая копия, — поддержал его Штрауд.
— Но вот сам Эшруад… Что-то очень знакомое, — задумчиво проговорил Леопард. — Надо посмотреть мои старые записи. Если мне не изменяет память, он был прорицателем, пророком. Сведения о нем крайне скудны. Только последние археологические находки в Тоскане смогли пролить кое-какой свет на его личность.
— Из всей этрускской письменности сохранились лишь надгробные надписи, — добавил Виш. — И в этом смысле наш пергамент просто бесценен.
Нервным движением распустив узел галстука, Леонард отметил:
— До самого последнего времени мы почти ничего не могли расшифровать, кроме нескольких слов. Алфавит представляет собой смесь римского, финикийского и еще какого-то неизвестного нам — очень вероятно, языка этрускских предков. Они торговали с греками и финикиянами, и от последних-то нам и известно большинство того, что мы знаем об этрусках.
— В данный момент для нас самое главное разобраться с монстром, — решительно пресек лекцию Леонарда Виш. — Экскурсами в историю мы сможем заняться в другое время. В пергаменте говорится о том, как уничтожить чудовище?
— Эшруаду это не удалось.
— Оно и видно.
— В семьсот девяносто третьем году до нашей эры эта… оно унесло пятьсот тысяч жизней. Ничто не смогло его остановить.
— В точности как я сказал. Пятьсот тысяч, — торжествующе вставил Вишневски.
— Э, нет! Зомби не в счет. Они остались нести бремя вины за тысячи погубленных жизней других. Ведь это они — пораженные недугом — сгоняли здоровых к месту жертвоприношения. А когда чудовище насытилось, Эшруад сумел убедить свой народ, что от него необходимо избавиться. Осуществили они это, используя труд главным образом рабов. Дело в том, что у монстра наступил своего рода период спячки, во время которого Эшруад и заточил его па корабле. Его, облепленного комьями той же самой земли, в которой он обитал, поместили в трюм и отправили в открытое море, что по тем временам было равнозначно космосу. И только много месяцев спустя, далеко за морями, дьявольское создание вместе с костями принесенных ему в жертву людей было погребено вместе с кораблем.
— Далеко за морями… То есть здесь, на нашем острове. — Штрауд зашагал по лаборатории, погрузившись в мысли о том, не является ли все происходящее неким эсхатологическим[26] ритуалом превращения, перехода из одного состояния в другое, «концом света». Каждая религия предсказывает его наступление, последнюю главу в истории, заключительное действие в грандиозном спектакле человечества на земной сцепе А для такого случая, мелькнуло в голове у Штрауда, 500000 жизней может оказаться слишком недорогой ценой. Унылое молчание, в котором пребывали Вишневски и Леонард, подсказало Штрауду, что их тревожат те же самые раздумья.
— А хватит ли ему на этот раз пятьсот тысяч жизней? — словно читая мысли Штрауда, вслух подумал Вишневски.
Вся троица археологов вновь обратила все свое внимание на причудливые этрускские письмена, будто надеясь в послании из древности найти ответ на страшный вопрос.
— Несомненно, что мы не можем прибегнуть к опыту Эшруада, — горячась, заявил Леонард. — Да вы что? Отдать этой… этому сотни тысяч человеческих жизней и молиться в надежде, что оно снова впадет в спячку? А потом попытаться от него избавиться? Отправить его куда-нибудь… в космос или… утопить в морской пучине?
— Нет, его надо хранить в земле, — предупредил Штрауд.
— Что?
— Мы сами не знаем, какого дьявола выпустим на волю, если эта… если… оно войдет в соприкосновение с соленой водой… что с ним произойдет в космическом вакууме. И если эксперименты доктора Кендры Клайн позволяют прийти к каким-либо выводам, то один из них заключается в том, что… его… это… надо держать подальше от воды. Вода заставляет его… образовываться… появляться в воздухе.
— Ну и что вы тогда предлагаете? — Леонард уже начинал кипятиться.
— Эшруад замуровал корабль в каменной гробнице, — напомнил Штрауд, — на месте, которое в его времена оставалось необитаемой землей.
— Весьма разумно, с точки зрения защиты окружающей среды, — хмыкнул Вишневски.
— Единственное, что он мог придумать по тем временам, — парировал Штрауд. — Нам же со всей нашей современной техникой придется изобрести кое-что получше и понадежнее.
— А пока мы изобретаем, — желчно заявил Вишневски, — оно уже очнулось и давным-давно проголодалось. И требует пищи…
— ..которой должны стать все мы, — кивнул Штрауд, — если не найдем какой-нибудь способ его одолеть, — Эшруаду это не удалось.
— Ну, ладно, мне тут еще кое-что осталось расшифровать, — решительно вмешался Леонард. — Просто захотелось поделиться с вами тем, что уже удалось узнать.
— Блестящая работа, Сэмюел, — похвалил его Вишневски.
— По-настоящему блестящая, — поддержал его Штрауд.
Леонард вновь углубился в изучение пергамента. Явно встревоженный Вишневски отвел Штрауда в сторону и свистящим шепотом спросил:
— Как по-вашему, поверят нам люди вроде Натана, Перкинса или этого Билла Лими? Удастся нам убедить их, пока не будет слишком поздно?
— Виш, друг мой, возможно, уже сейчас слишком поздно. Если верно то, что говорит Сэм, вся эта коматозная армия скоро очнется и восстанет против всех остальных, и нам останется лишь уничтожить их либо они уничтожат нас.
— Вы только представьте себе чувствующее злобное и жестокое существо, наделенное силой и властью облагать человеческий род подобной данью!
— Чувствующее, да. Злобное и жестокое, конечно, в высшей степени. Но страшнее всего то, Виш, что оно натравит нас друг на друга. То, что оно питается человеческими жизнями, есть всего лишь верхушка айсберга. Оно ведь приведет в действие зло, которое будет на протяжении грядущих столетий разъедать все человечество, — и вот это делает его силой просто сатанинской.
— Мы должны найти какие-то способы борьбы с ним.
— Полностью с вами согласен.
— Противоядие доктора Клайн, то, что помогло Леонарду… Возможно, оно…
— Боюсь, что нет. Доктор Клайн рассказывала мне, что оно действует только в мизерном числе случаев. Ведь большинство людей поражено недугом настолько глубоко, что противоядие оказывается неэффективным. Похоже, оно помогает лишь в случаях легкой формы заболевания.
— Значит, все эти коматозные пациенты, все эти безумцы, рыскающие волчьими стаями по городу… Боже, да это же закваска в процессе брожения, и когда она перебродит…
— Тогда город рухнет, как карточный домик, потому что люди поднимутся против людей, и начнется обряд жертвоприношения.
Глава 10
В больнице Святого Стефана в самом центре Манхэттена доктор Кендра Клайн и ее помощники без устали бились над противоядием, пытаясь получить такую формулу, которая не вызывала бы у жертв
