привлек к себе Николь. — Знаешь, твой образ вот уже два дня и две ночи преследует меня, и я хочу задать еще один вопрос: почему ты убежала? Ты решила, что я могу причинить зло тебе или твоему отцу?
— Ты тут ни при чем. Тогда я убежала бы от любого… — Николь запнулась.
— Николь, я уже знаю гораздо больше, чем ты думаешь. Может быть, ты расскажешь мне и остальное? Дорогая, ты можешь мне доверять.
Николь медленно кивнула.
— Я верю тебе. Верила с самого начала. Не знаю почему, но действительно верю. — Она судорожно вздохнула. — Папу преследуют страшные люди, и все только потому, что он честный человек и не поддался на их требования проиграть скачки.
— Деньги! Чему тут удивляться? — Дастин сжал зубы. — Ты видела этих людей?
— Нет, но — как бы это сказать? — воочию видела их угрозы. — Торопясь и сбиваясь, Николь подробно рассказала о том, что произошло после дерби, когда она обнаружила зловещую надпись в стойле Оберона. — Одна мысль потерять папу приводила меня в ужас. Да и сейчас приводит. Потом я встретила тебя и не могу выразить словами, что для меня значило твое участие. Когда же ты потребовал назвать мое имя, я запаниковала. Я поняла, что, как только ты услышишь фамилию Олдридж, то поймешь, кто я такая. А Салли только-только распустил слух, что отец уехал в Шотландию. Я не могла рисковать. Потому и удрала.
— Салли? — переспросил Дастин…
— Гордон Салливан. Единственный человек, который знает все о папе.
— Ах да, Салливан, — кивнул Дастин. — Я видел его на скачках. Хороший жокей.
— К тому же он наш близкий друг. Салли помог нам найти безопасную квартиру, потом пустил слух о травме Ника Олдриджа. Остальное — дело моих рук.
— Твоих рук?
— Да, я взяла на себя ответственность зарабатывать нам обоим на жизнь, по крайней мере на время. С пятнадцати лет я была полностью готова к любой работе в мире породистых скакунов.
— Как настоящий парень?
— Именно, — подтвердила Николь. — Но прежде я должна была найти подходящее место. Для этого я принялась просматривать объявления во всех газетах, какие только могла достать. Вот и бродила по улицам Лондона и покупала газеты. Я наряжалась в платье, в котором меня не смогли бы узнать. В таком непривычном наряде ты меня и встретил в тот вечер.
— Ты выглядела очаровательно. — Дастин не смог сдержать улыбку, увидев, как недовольно передернулись плечи Николь. Дамы из общества совсем иначе реагировали на его комплименты. — Должен ли я сделать вывод, что ты не очень часто облачаешься в женское платье?
— Если бы я только могла, то никогда не делала бы этого! У меня всего два платья, да и те куплены по просьбе отца. Только ради него я вынуждена терпеть эту пытку — носить эти нелепые дневные наряды. Не говоря уже о чудовищном корсете, в котором я просто задыхаюсь.
Дастин не выдержал и заливисто рассмеялся:
— Так вот отчего ты чуть было не упала в обморок!
— Корсеты должны быть объявлены вне закона, — сообщила свое мнение Николь, гордо вздернув подбородок.
— Полностью с тобой согласен. — Дастин нежно погладил шею Николь, от чего по спине девушки тут же прокатилась новая волна приятного трепета. — Запомню и никогда не буду предлагать тебе надевать платье, — сказал Дастин неожиданно хриплым голосом. — Нам остается еще ответить на вопрос, чего же я хочу от Николь Олдридж.
— Боюсь и спрашивать.
— Не бойся. — Дастин наклонил голову Николь к себе. — Один поцелуй, — потребовал он, слегка коснувшись нижней губы девушки. — Тот самый, что мы начали, но так и не закончили.
— Дастин… — Николь вновь смутилась. — Мне кажется, это не очень благоразумно.
— Возможно, что и не очень, — согласился Дастин. — Но, как уже сказал тебе, я люблю рисковать, особенно когда моя интуиция говорит, что я должен так поступить. — Он притянул Николь к себе.
— Моя интуиция говорит как раз об обратном, — широко раскрыв глаза, прошептала Николь.
— В таком случае давай последуем голосу моей.
С этими словами Дастин прижался к губам Николь, заглушая ее протест и пробуждая чувства, не успевшие до конца расцвести в тот вечер на уединенной скамейке. Дастин хорошо знал, что поцелуй — лишь прелюдия страсти, первый шаг в древнейшем обряде, кульминация которого наступает в постели. Но с Николь он не мог позволить себе торопливости, а тем более небрежности.
От ощущения сладости ее уст у него захватывало дух. Дрожа от волнения, Дастин сжал Николь в своих объятиях, усиливая поцелуй, полностью отдаваясь ярким вспышкам ощущений. Язык его плавно скользнул внутрь, мягко поглаживая каждую точечку бархатистой поверхности ее нёба. Потом их языки встретились в острой, сокрушительной ласке, такой пронзительной, какой Дастину еще не приходилось испытывать.
Николь тоже почувствовала это и прильнула к нему.
— Не надо, — выдохнул Дастин в ее раскрытые губы и приказал себе не спешить, помня о невинности и неопытности Николь.
Впрочем, рядом с нею Дастин чувствовал себя немногим более опытным.
— Останься, — прошептала она. — Еще на мгновение… останься.
Николь замерла, и Дастин почувствовал ее нерешительность. Он осторожно повторил ласку: язык его снова проник в рот девушки и скользнул по ее язычку. Николь, мягко застонав, обняла руками шею Дастина.
— Да, — прошептал он, замирая от невыносимой прелести этого поцелуя. — Николь… поцелуй меня. — Он прижал девушку к себе, чувствуя, как бьется ее сердце, ощущая хрупкость ее тела.
Поцелуй длился бесконечно, сочетая в себе нежность и огонь.
— Нет! — Николь резко отстранилась. — Я не могу. Мы из разных миров.
Она продолжала отступать, Дастин следовал за ней. Наконец Николь уперлась спиной в дверь, повернулась, подергала ручку и тут же вспомнила, что дверь заперта.
— Милорд, я мужчина! — неожиданно выпалила Николь.
Эти слова достигли желаемого эффекта. Дастин остановился и уставился на Николь. Казалось, до него с трудом доходил смысл сказанного.
— Проклятие! — Дастин запустил руку в волосы, взгляд его беспрерывно перебегал с жокейского наряда Николь на ее припухшие от поцелуев губы: контраст ошеломил его, подобно ушату холодной воды. Он резко остановился. — Что же нам делать, Дерби?
Это прозвище вызвало слезы на глазах Николь.
— Не бери своего предложения обратно, — взмолилась она. — Позволь мне выступать, и не только потому, что я мечтаю участвовать в скачках, — из-за папы. Прошу тебя, Дастин! Я буду держаться от тебя подальше, обещаю.
У Дастина, собиравшегося было что-то сказать, все слова мгновенно вылетели из головы, как только до него дошел смысл нелепого обета Николь.
— Что ты сказала?
— Я сказала, что мы никогда больше не будем целоваться. Даю тебе слово.
Взрыв хохота потряс своды кабинета.
— А я даю тебе слово, что мы еще будем целоваться. Что же до твоих обещаний, то позволь тебе напомнить: не ты была инициатором этого поцелуя, а я.
— Очень хорошо. В таком случае я обещаю выхолостить тебя, если ты когда-либо инициируешь еще один.
Плечи Дастина вновь затряслись от хохота.
— Приятная перспектива! Предупреждение принято, Дерби. В следующий раз, когда мне захочется обнять тебя, я, несомненно, позабочусь о своей безопасности? — Заметив напряженное выражение лица Николь, Дастин взял себя в руки. — Олден Стоддард… Почему ты выбрала это имя? Беру на себя смелость предположить, что Олден — производное от Олдридж.
— Да, — ответила Николь, — я действительно хотела, чтобы частичка имени отца была со мной во время скачек. Что же касается Стоддарда… — улыбнулась она, — то это означает «хозяин лошадей».
— Очень подходяще, — сказал Дастин, достал носовой платок и осторожно вытер слезы Николь. — Кажется, мой платок в конце концов все же пригодился.
— Похоже на то.
Их взгляды встретились.
— Что ж, мистер Стоддард, — произнес Дастин и взглянул на часы, висевшие на стене, — время отправляться в Лондон. Вам необходимо собрать свои пожитки и переговорить с отцом, после чего вместе вернуться в Тайрхем и хорошенько выспаться. Тем временем я распоряжусь снабдить коттедж всем необходимым. Тренировка завтра в шесть утра.
— Спасибо, Дастин, — прошептала Николь, смущенно улыбнувшись, и заговорила чуть более низким голосом: — В шесть утра, милорд, я буду готов ковать нашу победу в Эпсоме.
— Куп! Мы пришли.
Чистивший свою гнедую кобылу Фарли Купер и виду не подал, что услышал обращенные к нему слова. Он продолжал свое занятие, даже не взглянув на двух человек, минуту назад вошедших в полутемную конюшню.
Визитеры переступили через кучу конского навоза и молча остановились рядом с Купером, который почуял неладное.
— Ты меня слышал? — настойчиво переспросил тот, что потолще. — Мы вернулись из Тайрхема. Мы поговорили с маркизом.
— Я слышал тебя, Перриш, — ответил Купер, поглаживая бархатистый круп лошади. — Но прежде чем я услышу продолжение, скажи: вы убедились, что никто не видел, как вы сюда вошли?
— Куп, сейчас почти полночь. Кому, скажи на милость, кроме нас да лошадей, придет в голову околачиваться в твоей конюшне?
— Я спросил: вы проверили? — резко произнес Купер.
— Да, проверили, — ответил второй посетитель. — Кругом ни души. И на дворе тоже.
— Хорошо. — Рука со скребком скользнула вниз и замерла. — И что же вы узнали от лорда Тайрхема?
— Что он не любит, когда ему угрожают. — Перриш нахмурился, вспомнив на удивление крепкую, мускулистую фигуру маркиза и его
