В груди у Дэва возникло такое чувство, словно его коснулась теплая волна шелка. Дэв открыл глаза, однако зрелище многих тысяч волосков, волокон, связывающих его с Нага, выраставших из его тела, все же было почти непереносимым. Он не открывал глаз, пока не почувствовал, что новые чувства уже покинули его и что радионить, связывающая его с Нага, оборвалась.
Когда он открыл глаза, он обнаружил, что лежит один на уступе скалы.
Пытаясь обратить свой взор внутрь себя, Дэв не обнаружил… ничего. Ничего! Он более не обладал способностью смотреть внутрь себя. Ощущение себя как-то уменьшилось, ограничилось в своих пределах. Всего лишь пять чувств!
А мог он еще раз вернуться и стать тем, чем был?
Прошло много времени, пока он снова позволил себе почувствовать. Действовал он крайне осторожно, как человек, который опасается, что ему нанесут страшную травму, – рану, которой страшится, что любое новое движение доставит ему непереносимую боль.
Дэв подозревал, что это слияние с Нага оставило какие-то изменения в нем. Он сохранил ясность мысли, прежде неизвестную ему, даже несмотря на изнеможение, в котором пребывал сейчас.
Нага ушли, удалились в свои подземные пещеры. Дэв чувствовал грусть, одиночество, которого он не знал прежде. Это было даже тяжелее, чем, когда он лишился отца.
Или может быть теперь он как раз тосковал о своем отце, которого не имел возможности даже похоронить, оплакать. Слезы покатились по щекам Дэва Камерона, смешиваясь с каплями дождя. Это были слезы скорби по отцу и по матери. Это были и слезы счастья, за Катю… потому что он чувствовал, что вот- вот увидит ее, чувствовал ее близкое присутствие.
Катя и Хэган действительно прибыли на магнитолете очень скоро.
– Дэв! – крикнула Катя, едва их магнитолет остановился. Спрыгнув на землю, она бросилась к нему. – Дэв! Дэв! Ты жив!
Вик помог ему подняться:
– Слава Богу, Дэв! Я уже думал… Катя крепко прижалась к Дэву, словно не желала его отпускать от себя никогда, и он обнимал ее, растаивая в ее ободряющем тепле. Каким-то образом он сумел изобразить на своем изможденном лице подобие улыбки. Слезы продолжали стекать по его щекам.
– Я… человек, – проговорил он.
Эпилог
Тэрби шлепал босыми ногами по покрытому богатыми коврами полу, неся в руках поднос, как его учили. Когда он появился в Галерее своего Учителя, дверь растворилась и вышла Соня.
В соответствии с заведенным в доме Учителя порядком нингье, «игрушка» пребывала в обнаженном виде, а на Тэрби не было ничего, кроме фундоши, обернутой вокруг пояса. Хотя им было запрещено разговаривать друг с другом, они научились общаться при помощи взглядов. Женщина коротко кивнула ему.
В последние дни обходиться с Учителем следовало крайне осторожно. Говорил он мало, однако из того, что смогла собрать по кусочкам домашняя прислуга, следовало, что Империя проиграла битву, – одну очень важную битву на одном из очень далеких миров, на Геракле.
Тэрби не знал о значительности этой битвы, но прекрасно понимал, что империалы очень обеспокоены ее исходом, тогда, стало быть, все в порядке.
Захваченные в плен на Новой Америке, он, Йоди и Соня были доставлены на Землю, Сингапурскую Синхроорбитальную, где какой-то толстяк, которого теперь они знали как Учителя, приказал допросить их, после чего включил в состав своей домашней прислуги. Допрос был жестоким, их били, но все скоро закончилось. И прислуживание Учителю тоже было сопряжено с болью и издевательствами, но теперь конца этому не было. Иногда Тэрби готов был впасть в отчаяние.
Молча он вошел в мастерскую Учителя, Соня только что сказала ему, что там прибрано. Он выждал несколько секунд, пока дверь снова не восстановилась позади него. Внутри была лишь плетеная циновка, «татами», стойка с мечами и застывшая в немом отчаянии бесконечных мук иночи-зо.
Тэрби чувствовал свою тесную связь с этой живой скульптурой – оба они были гениками, хотя это создание имело в своих генах гораздо меньше от человека, чем Тэрби. Он быстро поставил поднос и подошел к статуе. Ее наполненные болью глаза молили о пощаде.
– Я же говорил тебе, что приду, – сказал он. Тэрби нащупал в складках своей белой повязки маленькую бутылочку, открыл пробку и вылил содержимое в землю, из которой росла иночи-зо. Темные, совершенно человеческие глаза, дважды моргнув, закрылись.
– Спи спокойно, мой маленький брат, – сказал Тэрби. Если повезет, Учитель сочтет, что оно погибло от какой-нибудь неизвестной болезни.
Когда-нибудь настанет день, и они смогут устроить все так, что и их Учитель отправится на тот свет так же быстро и тихо.
– Придет день, мой маленький брат, и мы будем отомщены.
Геник повернулся, поднял с пола поднос и с сознанием выполненного долга покинул Галерею.
