— Нет, его так прозвали потому, что он у жены под каблуком — все одно, что булыжник на дороге. Ясное дело, бедолаге это прозвище не по нутру, а жене его и того сильнее.
Длинный клинок Оуэна переливался и блестел в руке Дьюранда. Если их отряд встретит врагов, пусть Дорвен и остальные спасаются в каком-нибудь переулке, а он, Дьюранд, проверит, сколько времени сможет охранять вход в этот переулок. На каждом перекрестке он ожидал нападения.
— И уж она дала тебе на своей шкуре ощутить, откуда такое прозвище! — заметила Беркта.
Они помедлили у выхода на широкую улицу — Гринсмит. Оттуда сквозь пелену дождя было хорошо видно армию, что двигалась по тракту с моста. Если они выйдут на эту улицу, их с тракта будет видно ничуть не хуже.
— Лазарет как раз в той стороне, — сообщила Беркта.
— Прах побери! — выругался Берхард.
Оставалось лишь надеяться, что никто не взглянет в их сторону. Дьюранд стиснул зубы.
Беркта дернула поводья старого серого мерина.
Берхард приподнялся в телеге.
— Мадам, полагаю, это превосходное животное галопом скакать не станет?
— Может, и станет, коли вы подтолкнете.
— Ага, дело говорите.
Берхард, Дорвен и все остальные, кто ехал в телеге, с нее спрыгнули.
— Теперь у старичка еще будет шанс проявить себя.
Сверху, на коньке крыши, завозилась черная птица.
Как можно быстрее они свернули с Гринсмит на узкую улочку за фасадом каменного храма.
— Вот он, — промолвила Беркта, — приют Милосердия Спящих.
У крыльца стояла высокая повозка, запряженная крепким битюгом. Тимпан над дверью нес алебастровое изображение Девяти Спящих и Владычицы Небесной. Они выглядели до ужаса правдоподобно — точно заиндевевшие людские тела, белые от мороза.
На входе в святилище новоприбывшие встретили членов ордена и отца-настоятеля: монахи и послушники, обливаясь потом, таскали тяжелые тела неходячих больных. Настоятель, низенький и круглоплечий, точно крот, работал наравне с остальными.
— Мы пришли помочь, святой отец, — обратилась к нему Дорвен. — У нас есть еще телега и с полдюжины людей. Времени совсем мало.
Рядом со святилищем тянулась беленая стена, прорезанная черными и корявыми балками: лазарет. Резные ширмы отделяли каморки его обитателей от соседних.
Хагон улыбнулся Дьюранду.
— На самом деле не такое уж плохое местечко. Братья хорошо обращаются с людьми. Молитвы, пристойная еда, чистая одежда. Я, бывало, вспоминал старые навыки, когда кому из болящих требовался лекарь. Да и кладбище рядом — удобно, когда человек отходит. Не то что в городе, где покойников хоронят стоймя, до того там тесно.
За ставнями протрубил боевой рог.
— Пора бы нам поторопиться, — изрек Хагон.
— Ты совершенно прав, — согласился Дьюранд, и они принялись перетаскивать обитателей лазарета под дождь. Большинство тут было не столько больными, сколько старыми или увечными. Покой Девяти Спящих не предназначался для кричащих от боли раненых.
Дорвен руководила погрузкой снаружи, а слепой Хагон оказался верен своему слову, брался то за передний, то за задний конец носилок. Двигался по святилищу он уверенно и ни разу не споткнулся на лестницах.
Дорвен последовала за ними внутрь.
— Снова птицы. Как вчера. Но первая повозка уже нагружена, и я отослала ее.
Хагон, разумеется, не видел умоляющего взгляда, который она адресовала Дьюранду.
— Отлично, — отозвался Хагон. — Мы и вторую нагрузим в два счета.
И он с улыбкой тряхнул ручки носилок.
Внезапно откуда-то снизу раздался безумный вой.
— Мастер Хагон? — позвал издалека кто-то из братьев. — Ты не мог бы поговорить со старым Гизелером? Он нас не узнает. Твердит, что не знает, кто мы такие. Ты ведь пользовал его, когда он страдал печенкой, правда?
— И хорошо же он меня отблагодарил. — Хагон, опустив носилки, двинулся вперед, выставив вперед одну руку и зовя на ходу: — Гизелер, как это ты не знаешь наших славных ребят? Они всего-навсего меняли тебе постели последнюю дюжину лет с тех пор, как твой сын перестал посылать служанку.
Дорвен утащила Дьюранда назад, за идолов маленького храма: все они изображали детей с пустыми глазами.
— Дьюранд, ты принимаешь решения за меня.
— У нас нет времени.
— А когда же еще? Рядом со мной постоянно есть кто-то, кто берет на себя мои заботы. Хватит! Я хочу сама держать поводья.
Пара послушников деловито протопала мимо, таща на носилках очередного страждущего.
— Какие решения мы можем принять? — спросил Дьюранд. — То, что между нами происходит, — сущее безумие.
— Настоящий мужчина не бросает женщину, не найдя нужных слов. Ты не уйдешь от меня просто так.
Мимо пронесли очередные носилки, и Дьюранд утянул Дорвен глубже в тень. Даже такого мимолетного прикосновения оказалось слишком много для них. Дьюранд привлек возлюбленную к себе. Руки его, порабощенные внезапным порывом желания, гуляли по ее спине, лицу, шее. Они целовались, как утопающие.
— Дьюранд? Ну, кажется, старый Гизелер угомонился. Лучше бы нам поторапливаться. Дьюранд?
Хагон стоял в святилище, поворачиваясь из стороны в сторону.
Дьюранд поспешно шагнул от Дорвен, пытаясь отдышаться. Руки у него дрожали.
— Вот я, — запинаясь, выговорил он. — Хорошо. Давай.
Скоро дорога возле святилища была полна носилок и больных на костылях, а Дьюранд с Хагоном взвалили последнего обитателя приюта на повозку.
Дьюранд перевел взгляд с Дорвен на дальний конец улицы Девяти Спящих. Вот-вот здесь будет с полтысячи вражеских солдат. Птицы сновали над головой взад и вперед.
— Ну как, святой отец? Всех вынесли?
Настоятель сощурился.
— Один остался.
— Ладно, — вздохнул Дьюранд. — Сейчас мы его притащим и будем выбираться.
Он поспешил обратно в святилище. Хагон шел следом за ним.
На миг они остались одни перед изваяниями пустоглазых детей. За окнами хохотали черные тени. Дьюранд почти бегом кинулся в лазарет.
— Это всего лишь птицы, — попытался успокоить его Хагон.
— Да, — бросил Дьюранд, обшаривая клетушки.
Хагон наклонил голову.
— Говорят, слепой иной раз видит больше зрячего. Это правда — хотя и не вся. Что там между вами и девушкой? Мне очень любопытно. Вы не можете ей отказать. Но и места себе не находите.
Что-то черное ударило в закрытые ставни. Дьюранд вздрогнул и отшатнулся.
— Вы думаете не только о птицах.
Дьюранд бежал от одной грязной каморки к другой и наконец оказался перед последней ширмой.
— Я часто такое видал, — промолвил Хагон. — Бесноватых. Но этот вот хуже всех…
Дьюранд шагнул за последнюю черную ширму.
— Убирайся! — проскрипел чей-то голос.
