Солнце и тень

установить истинный мир в межличностных отношениях или истинный и прочный мир в отношениях между народами. Достигнув же такого понимания и сознательного господства на темной стороной души, — как на личном уровне, так и на коллективном — мы перейдем на совершенно новую стадию развития человечества, где подлинный мир становится осуществимой реальностью.

Сегодня, в восьмидесятые годы двадцатого столетия, наша белая американско-европейская цивилизация в попытке публично отречься от своей темной стороны зашла в полный тупик. Глядя на мировые запасы ядерного оружия и на гигантские армии, готовые устремиться с Запада на Восток и с Востока на Запад, мы яснее чем когда-либо видим собственную склонность к саморазрушению. Постоянное накопление оружия в сочетании с официальными публичными заявлениями, в которых каждая сторона перекладывает вину на другую, могут привести только к уничтожению нашей цивилизации или, что еще страшнее, к гибели всей планеты. Мы должны задать себе вопрос, такие ли мы цивилизованные люди, каковыми себя воображаем, и такие ли просвещенные, как нам хотелось бы думать. Вклад глубинной психологии Фрейда и Юнга в область международных отношений не менее важен, чем ее вклад в понимания межличностных отношений. Сердце тьмы таится как в душе белого человека, так и в душе черного, как в душе американца, так и в душе русского.

Затратив изрядное количество времени и энергии на то, чтобы постичь темные, грозные образы своего осознаваемого сновидения, я попутно раскрылся для восприятия его просветляющего и вдохновляющего послания. Я задал себе несколько чистосердечных вопросов: Готов ли я вести жизнь, исполненную радости? Готов ли я ощутить в себе способность испытывать блаженство, которая открылась мне в осознаваемом сновидении? Готов ли я приблизиться к переживаниям психической осознаваемости в ясных сновидениях, прекрасно понимая, что они когда-нибудь перейдут из состояния осознаваемого сновидения в состояние яви? Ведь чтобы такой переход произошел, нужны только время и открытость. Стоит человеку испытать вкус блаженства, как он скоро захочет ощущать его постоянно. Этот и другие вопросы будут рассмотрены в этой книге по мере развертывания моего эксперимента.

Осознаваемое сновидение — это путь к мистическому переживанию. Описывая свой опыт осознаваемого сновидения, писательница и психолог Патриция Гарфилд заканчивает свою книгу такими словами: «Я поняла! Наконец-то я поняла! У моих осознаваемых снов та же сущность, что и у периодов медитации, потому что и то, и другое — часть мистического процесса: осознаваемые сновидения — это микрокосмы мистического опыта» [20, с. 213]. Мои личные находки совпадают с ее опытом. Осознаваемое сновидение — это действительно путь к переживанию мистического состояния, «путь к блаженству», как утверждает заглавие ее книги.

В сновидении «Стычка с антилопой гну» я в очередной раз пережил колоссальное расширение сознания и внутренний прилив энергии. И хотя обретенную мной тогда невероятную ясность видения невозможно выразить словами, я счел своим долгом как можно лучше описать этот осознаваемый сон и сопутствовавшие ему чувства. Заключительная часть сновидения дала мне незабываемое ощущение и подлинный образ собственного «я». И теперь я часто вспоминаю этот образ, полный осознаваемости, бдительности и ясности мыслей: руками, которые так и лучатся силой, я готов схватить грозную антилопу за рога и швырнуть наземь. Во время неоднократных периодов медитации и спокойных раздумий я умышленно сосредотачивался на этом образе, полном непоколебимой уверенности. Используя самогипноз, я все глубже укоренял его в своем сознании. Я предпочитал носить его при себе месяцы и годы, прошедшие после того, как я увидел этот сон впервые. И теперь, сталкиваясь наяву с любой проблемой, с любой пугающей ситуацией, я часто вновь рисую себя таким, каким я был в заключительной сцене того сна: полный бдительности и энергии и силы, я готов встретить противника так же, как тогда встретил антилопу и дикаря. Размышляя над этим образом своего «я» и позволяя ему снова заполнить мое сознание, я ощущаю прилив смелости и уверенности в себе и готовность к отважному поступку. В критический момент я могу сказать себе: «Вот кто я такой. Вот как я поступаю».

«В доме Отца моего обителей много...». [8] Финал этого осознаваемого сновидения даровал мне иную обитель, иное пристанище для мыслей. Каждому человеку нужно место, куда бы он мог поместить свои благородные символы, место где бы могло обитать его высшее «я», ибо в итоге мы становимся тем, о чем мыслим.

А сейчас позвольте мне вернуться к началу моего рассказа. Как зародился во мне интерес к осознаваемым сновидениям? Когда и от кого я впервые услышал об этой уникальной разновидности переживаний во сне? Чтобы ответить на эти вопросы, придется повернуть время вспять и пролистать календарь на два с половиной года назад, к осени 1980 года. Мое странствие началось именно в тот год, напоенный свежими ощущением начала нового десятилетия, когда я сам тоже почувствовал, что в нашей культуре наметилось некое коллективное духовное возрождение.

Глава 2. Эксперимент начинается

«Единственный тиран, которого я признаю в этом мире, — это голос совести».

— Махатма Ганди

Ранней осенью 1980 года я стал замечать, что в моем отношении к сновидениям наметилась незаметная и в то же время глубокая перемена. Медленно и постепенно я стал более восприимчив к идее развить в себе способность к осознаваемому сновидению. К этому времени я восемь лет старательно вел дневник сновидений и накопил уже несколько томов снов. Работая психотерапевтом и проводя занятия по сновидениям, я на протяжении многих лет уделял много внимания снам своих учеников и пациентов. До того, как во мне возникло это растущее чувство внутренней готовности, осознаваемые сновидения, которые у меня порой бывали в среднем один раз в год, посещали меня спонтанно и непредсказуемо, без какого бы то ни было желании или намерения с моей стороны. В этих удивительных психических взрывах была особая красота и сила, и всякий раз, когда они случались, я придавал им очень большое значение. По сравнению с обычными снами и обычными воспоминаниями, принадлежащими состоянию яви, их отзвуки сохранялись в сознании гораздо дольше яви. Понимая, что эти сны — некий особый дар, я еще несколько лет не знал, как на них реагировать.

Первое соприкосновение с осознаваемым сновидением в литературе произошло, когда я прочитал книгу Карлоса Кастанеды «Путешествие в Икстлан» [8, сс. 88-155]. [9] Хотя я и был заинтригован той аурой тайны, которая окружает большинство произведений Кастанеды, в то же время мое отношение к автору было несколько критическим и даже недоверчивым: у меня было такое впечатление, будто он прячется а каком-то тайном укрытии и оттуда дразнит читателя. Я никогда не встречал имени Кастанеды в списках выступающих на конференциях и не слышал ни о ком, кто бы беседовал с ним лично. Я был совершенно не уверен, кто же такой его учитель-колдун из племени яки: реальная личность, литературный образ или придуманное сочетание нескольких реальных и вымышленных персонажей. Пребывая в такой нерешительности, я в течении нескольких лет отказывался от попыток вызвать осознаваемые сновидения, используя метод дона Хуана — для этого нужно во сне смотреть на свои руки.

Однако в тот период, когда я стал ощущать в душе растущее стремление самостоятельно вызвать осознаваемое сновидение, стали разрешаться и мои сомнения и внутренние споры относительно реальности дона Хуана. Я понял, что для меня подлинность существования дона Хуана менее важна, чем его психологическая проницательность, понял, что его метод вызывания осознаваемых сновидений может стать очень действенным для меня, независимо от того, существовал ли дон Хуан на самом деле. Именно сила этого открытия, сопровождаемая чувством внутренней, позволила мне начать эксперимент.