Миша по обыкновению наклонил голову набок, словно глубоко задумавшись, затем ответил:
— Нет, Маниу нет дома.
— Он, должно быть, куда-нибудь пошел?
От этого вопроса Миша, как видно, растерялся. Он посмотрел на Жака воспаленными глазами, опустил голову и замолчал.
— Когда же он вернется?
Миша долго и мучительно размышлял. Лицо его сморщилось.
— Так вы, значит, еще не знаете? — спросил он, и по тону, каким Миша произнес эти слова, Жак сразу же понял все. Он отступил.
— Что ты хочешь этим сказать? — спросил он с тревогой.
Миша хотел сказать только то, что Маниу покинул этот мир, он ведь был такой же человек, как все мы, грешные, и три дня назад его похоронили.
У Жака перехватило дыхание: «Маниу!.. Не может быть! Быть того не может!»
— Но, Миша, ведь Маниу был богатырь, перед такими, как он, и смерть бессильна!
— Да, да. Других сводит в могилу какая-нибудь болезнь, а его погубил колодец, — вон там в углу, всё из-за этого колодца. Господин Грегор знает этот колодец. Прошлой осенью он сам из любопытства спускался в него. Тогда в нем было восемь метров глубины. Затем настала зима, и Маниу не мог уже больше рыть его. Но как только солнце опять проглянуло, Маниу стал пробовать, насколько оттаяла земля, а когда потеплело, снова стал рыть. В последнее время колодец был так глубок, что лестница высовывалась из него только на три перекладины, а воды всё еще не было. Затем несколько дней подряд шел дождь, и вот, верно, поэтому колодец и обрушился на него.
— Неужели Маниу не сделал обвязки?
— Да, конечно сделал, но колодец всё-таки обвалился. Так и придавило его землей, и мы потом сразу же засыпали колодец, чтобы ни с кем больше не случилось несчастья.
— Сразу же и засыпали, — машинально повторил Жак. — Ну что ж, очень хорошо, что вы так сделали, Миша, очень хорошо.
Оба замолчали. А затем старый слуга сказал:
— Он последние дни часто о вас говорил, господин Грегор.
Жак тотчас же насторожился. Он испытующе посмотрел на Мишу и спросил:
— Обо мне говорил? А что же он говорил?
— Он сказал мне: «Вот опять этот господин Грегор замолчал и не подает о себе никаких вестей». Он заговаривал об этом несколько раз.
— И больше ничего?
— Нет, больше ничего не говорил. А в прошлую пятницу с ним стряслось это несчастье.
В глубокой задумчивости шел Жак через лес. На его гладком лбу появились морщинки, вид у него был подавленный. Смерть Маниу глубоко взволновала его. И надо же ему было умереть именно сейчас! Как назло! Солнце вдруг блеснуло в лицо Жака. Он не заметил, как прошел через лес. Теперь его волнение немного улеглось. «А может быть, это и к лучшему, — подумал он, — кто знает? Со стариком не легко было вести дела». Жак посмотрел на часы. Если он хочет посетить госпожу Ипсиланти, надо торопиться, иначе он придет как раз во время обеда.
VIII
Жак быстрым шагом шел к городу, а Маниу все не выходил у него из головы.
Старик раньше был довольно богат, но в последнее время у него, как видно, не много уже осталось. Крестьянин из горной деревушки, он долго бродил по свету в поисках приключений. Вначале Жак считал его рассказы хвастовством и выдумкой, но как-то раз, будучи в общительном настроении, Маниу вытащил для него из сундука кучу пожелтевших фотографий, которые доказывали, что он не лжет. Он побывал на Аляске, в Калифорнии, в Китае и в конце концов где-то в Мексике нажил большие деньги. С этими деньгами лет двенадцать назад он вернулся на родину и купил «Турецкий двор», который несколько лет пустовал, так как никто не хотел жить в этой мрачной усадьбе посреди леса. Но Маниу достаточно повидал на своем веку и уже устал от людей; ему хотелось пожить в полном одиночестве. Поселившись в усадьбе, он обзавелся небольшим хозяйством, рубил лес на дрова, — был поставщиком почти всего города — и продавал дубовую кору для кожевенных заводов.
Почти никто в городе не видал Маниу в лицо, никто точно ничего не знал о нем, но вскоре он приобрел репутацию жестокого и на всё способного человека, и его стали бояться. Во всяком случае браконьеры не осмеливались появляться вблизи его усадьбы. Он вел с ними настоящие сражения, а нескольких крестьян, пытавшихся красть дрова, он избил чуть не досмерти.
В усадьбе, кроме Маниу, жило только одно существо мужского пола — Миша, который служил еще прежним хозяевам этого двора. Кроме него, здесь жили обычно еще трое или четверо девушек-служанок, которых Маниу привозил из дальних горных деревушек. К этой семье (все они жили одной семьей и ели за одним столом) принадлежала и молоденькая дочь Маниу — Франциска, которая позже приобрела громкую известность благодаря судебному процессу. Но почти никому в городе не доводилось видеть ее раньше. Она росла, как растут крестьянские девушки, и, так же как они, месила босыми ногами навозную жижу в хлевах. Жены у Маниу не было, он был вдовец. Жена его умерла на пароходе, когда они возвращались из Мексики в Европу.
Таков был «Турецкий двор». Здесь Маниу обрел наконец уединение, к которому теперь стремился; в городе очень редко говорили о его усадьбе. Правда, кое-что всё же вызывало пересуды: почему это у Маниу неизменно три или четыре работницы, молодые девушки, ведь хозяйство у него совсем небольшое? И девушки часто менялись. Маниу выдавал их замуж за дровосеков и поденщиков, выделяя небольшое приданое — белье и деньги. Некоторые уходили из усадьбы беременными. Такие носились слухи, толком никто ничего не знал. Да в конце концов этот Маниу и вся его усадьба не так уж были интересны для горожан.
Но вдруг уединенная усадьба сделалась предметом всевозможных сплетен и самых фантастических предположений. Это случилось лет пять назад, когда начался знаменитый «судебный процесс Маниу». Этот процесс вызвал тогда небывалый шум. Появились корреспонденты из столицы; приехали фотографы; весь город был в волнении, и дамы дрались из-за мест в судебном зале. Жак до сих пор помнит все подробности процесса, так как его брат Рауль защищал Маниу. Это был самый крупный процесс, в котором Рауль когда- либо выступал, он им еще и теперь гордится. Рауль напряг все свои силы, и в конце концов ему удалось добиться оправдания Маниу.
Всё началось из-за дочери Маниу Франциски, которой тогда было семнадцать лет. Однажды она прибежала в страшном волнении в город, и на следующий день в усадьбу Маниу явились жандармы, чтобы арестовать его. Но Маниу просто-напросто выставил их за дверь и грозил уложить на месте каждого, кто к нему приблизится. Скоро защелкали выстрелы. Жандармы послали за подкреплением, и началась настоящая осада «Турецкого двора», продолжавшаяся три дня. Маниу стрелял как одержимый, и весь город дрожал от волнения и страха. Все решили, что Маниу — атаман разбойничьей шайки и что теперь он сбросил маску. Наконец одна из девушек, самая молоденькая, которую звали Лиза Еллинек — Жак запомнил даже ее имя — осмелилась пробраться к взбесившемуся Маниу и убедила его сдаться. Закованного, как разбойника, в кандалы, Маниу отправили в тюрьму. Его обвиняли в том, что он совращал свою дочь. Франциска, не в силах более выносить такую жизнь, сама донесла на него.
Весь город день и ночь только и говорил что об этом процессе. Бывшие служанки Маниу были доставлены в город, от них хотели дознаться, действительно ли они ушли от своего хозяина беременными. О боже мой, какой скандал! Маленькое кафе в «Траяне» в послеобеденные часы было переполнено сплетничавшими дамами.
Судебное разбирательство по большей части шло при закрытых дверях, но всё же тайна усадьбы постепенно прояснялась. Показания служанок были очень уклончивы и противоречивы… Одна девушка сказала, что Маниу болел ревматизмом, принимал горячие ванны и требовал, чтобы она потом растирала его.
«Ну, а дальше?» — «Больше ничего». Свидетельница замолкает, а потом что-то бормочет: она, мол, просто исполняла свои обязанности, вот и всё. К тому же это было много лет назад. И ни одного дурного слова о Маниу, наоборот, все говорят о нем с благодарностью и уважением. Подумать только! А маленькая
