глаза Каролы и ее белые напудренные плечи. Его сердце стучало, когда он поднимался по лестнице в бар. Но Каролы там не было. Она вообще ушла из «Парадиза», вот уже несколько недель. Об этом ему сказал Ксавер.
— Она теперь домоправительница у Яскульского.
— Домоправительница? У Яскульского?..
— Да, работа в баре слишком утомляла ее.
VIII
Домоправительница у Яскульского? Рауль хлопнул себя полбу. Этот мужик опередил его! Почему Раулю не пришло в голову пригласить Каролу работать у него секретаршей или закрепить ее за собой каким-нибудь другим способом? Рауль вспоминал о белой коже Каролы и несколько дней не мог продиктовать ни одной разумной фразы. Этот старый дурак, эта деревенщина!..
Вскоре Яскульский собственной персоной явился в контору Рауля, как всегда с громким смехом и шуточками. Ему нужно оформить одно маленькое дельце. Рауль с изумлением уставился на Яскульского. «Каланчу» было не узнать. Куда делись его сапоги с голенищами? На нем был новенький, с иголочки, светло-серый просторный костюм, ослепительно белый воротничок и новые желтые ботинки. Никогда еще Рауль не видал Яскульского таким щеголем, а ведь он знает его уже больше двадцати лет. Старик немного похудел и поэтому казался еще более высоким. Он весело взглянул на Рауля, громко рассмеялся и ударил себя в грудь.
— Ну что? Ты удивлен, а? — закричал он. — Ты, разумеется, уже всё знаешь? Да, это она со мной сделала!
Рауль смущенно покачивал ногой и силился улыбнуться. «Эта деревенщина, — думал он, — этот невежда! Значит, и бедра, и прелестная шея — всё досталось ему?»
Яскульский плюхнулся в кресло:
— Вот о чем нам надо потолковать, Рауль. Видишь ли, — с тобой можно говорить откровенно, — она мне давно уже нравилась. Ее глаза!.. Ну что тут скажешь? Такие огромные... А кожа у нее... — Он прищелкнул языком. — Но больше всего нравилась мне, говоря между нами, ее «казенная часть», она просто божественна! Когда эта женщина идет — понимаешь? — всё это движется так, что я совсем с ума схожу! Я сперва предложил ей сто крон. Приди, мол, разок ко мне. Что тут особенного? Другие приходят за гораздо меньшую плату. Но она только посмотрела на меня с возмущением. Ксавер чуть не лопнул со смеху. Ну, затем я предлагал двести и триста крон. Что ж ты думаешь? Она не пришла! Я дошел до пятисот крон. Пятьсот крон! Понимаешь ли ты, что это значит? На эти деньги можно купить всех девчонок в цыганском квартале. Затем она решила уехать отсюда. Ей не нравилось больше в «Парадизе»: работа слишком утомительная, а платят мало. Сидишь каждую ночь до четырех, до пяти часов, это губит ее, говорила она. Я и сказал ей: «Иди-ка ты ко мне, да и дело с концом. Что тебе этот Ксавер платит, то заплачу и я. А кроме того, стол и квартира, и всё бесплатно». Она решила подумать. На следующий день она говорит мне: «Но только смотрите, не воображайте себе ничего такого, господин Яскульский!» — «Нет, нет, что вы!» А сам думаю: «Только бы мне заполучить тебя в дом!»
Яскульский умолкает. Он смущенно просовывает палец между воротничком и шеей.
— И что же? — продолжает он изменившимся голосом и тоном полной растерянности. — Ничего, ну прямо-таки ничего не получается! Пальцем к ней не притронься! Как-то раз я хлопнул ее по «божественной», так она закатила мне оплеуху.
Рауль протирает очки. Он наслаждается беспомощностью глупого мужика. Комичность его положения доставляет Раулю невыразимую радость. Такая женщина, как Карола! И что только забрал себе в голову этот дурень! Она даром живет у него, ест за его столом, и он ей еще деньги платит! Ловко она это устроила, ничего не скажешь! Рауль едва удерживался от смеха.
А Яскульский продолжал рассказывать. По вечерам она читает ему. Она чудесно декламирует, — ведь она была актрисой, говорит по-французски. Кто б это подумал? Однако ни чтение, ни французский язык ему ни к чему, и он вчера серьезно поговорил с ней. «Какие условия ты ставишь, скажи откровенно, Карола? Так дело не пойдет; я ведь делаюсь просто смешон».
— Я совсем обезумел от этой женщины. Мы сидим вместе за столом, я вижу ее каждый час, а один раз — должен тебе признаться, но только это я одному тебе говорю — я подсмотрел, как она купалась. — Яскульский понизил голос и сложил губы точно для поцелуя. — Богиня, Рауль, просто богиня! — прошептал он. — Богиня, да и только.
Раулю стало не по себе, он заерзал на стуле.
— И что же? Назвала она тебе свои условия? — спросил он деловым тоном адвоката.
Он злорадствовал и наслаждался. Яскульский кивнул.
— Да, — сказал он, — условия она назвала. Она потребовала гарантий, что ее положение будет прочно; она, видишь ли, научена горьким опытом. У нее есть ребенок от одного венгерского офицера; этот офицер судится с ней и не платит ей ни гроша. Теперь ребенок тоже в моем доме. Прелестный ребенок! Без него она не хотела переезжать. Как можно после этого осуждать ее, если она многовато просит? Это ее право. Одним словом, она требует двадцать тысяч крон в год.
Яскульский встал, так он был взволнован.
Лицо Рауля осветилось улыбкой удовлетворения. Он открыл рот так, что стали видны его большие крепкие зубы, всё лицо его покрылось складками, и он громко расхохотался. Так этому мужику и надо. Рауль знает его баснословную скупость. Он сам пригласит Каролу в секретарши, он это теперь твердо решил.
— Двадцать тысяч крон в год! — воскликнул Рауль. — Ничего себе, недурная сумма!
Яскульский задумчиво расхаживает по комнате, поглядывая на потолок. Он кажется Раулю каким-то великаном.
— Да, недурная сумма, — повторяет он. — Очень большая сумма! Но в конце концов, почему мы должны только зарабатывать деньги? На участке Гершуна я уже заработал в четыре раза больше. Купил у Гершуна, а три дня назад продал «Анатолийской нефти», вот и всё. Почему же другим не заработать? — спрашиваю я. Ну что такое двадцать тысяч крон золотом? Отвечай, Рауль: могу я с этими двадцатью тысячами отправиться в постель? Нет, не могу. А с тех пор как я увидал ее в ванне... Нет, само небо посылает мне эту женщину, — ведь мне уже за шестьдесят! Я бы и женился на ней, если бы она захотела. Ты сам, Рауль, как-то сказал мне, что на ней можно было бы и жениться. Тогда я посмеялся над тобой...
Яскульский остановился перед письменным столом и наклонился к Раулю:
— Я решил дать ей эти гарантии, за этим я и пришел к тебе, Рауль! Она хочет оформить всё нотариально.
IX
Перед домом Франциски остановился большой грузовик, наполненный тяжелыми ящиками. Это были ящики с книгами: Франциска устраивала у себя библиотеку. Отныне всех визитеров она принимала в библиотеке, и на столах всегда лежали раскрытые новые книги — французские стихи, какой-нибудь английский роман. Франциска усердно изучала иностранные языки. В Анатоле жила одна старая дама, немка, фрейлейн фон Пельниц. Она уже двадцать лет занималась преподаванием языков молодым девушкам. Ей уже за пятьдесят. У нее были белоснежные седины и необыкновенно аристократическая осанка. Фрейлейн фон Пельниц каждое утро приходила к Франциске на урок, а в конце концов стала проводить у нее целый день. Она сделалась своего рода компаньонкой. Франциска болтала по-французски и по-английски, она усваивала языки необычайно легко. Теперь она нередко здоровалась со своими гостями по-французски. Казалось, она совсем забыла свой родной язык.
Фрейлейн фон Пельниц вращалась в свое время в большом свете и учила Франциску, как светская дама должна сидеть, ходить, есть и одеваться. Она наблюдала за домом и за слугами и не терпела ни малейшей небрежности в сервировке. В короткий срок дом Франциски стал образцом для всех хозяек, а кухня теперь считалась лучшей в Анатоле.
Фрейлейн фон Пельниц, разумеется, присутствовала при всех приемах Франциски, на всех больших вечерах. Со своими сединами и величественной осанкой она разливала вокруг себя атмосферу аристократичности. Только на вечерах в узком кругу друзей Франциска разрешала ей не появляться, это вполне понятно. Но и на этих интимных вечерах теперь уже было не так шумно, как прежде, — Франциска заботилась о том, чтобы гости не слишком шумели. Двери и ставни плотно закрывались. В городе Франциску теперь видели редко. Лишь иногда она ужинала в «Новом Траяне» и несколько раз ночью приезжала со
