Рина ободряюще кивнула.
— Понимаете, я заинтересовалась изучением особенностей поведения преступников, — откашлявшись, заговорила Синди. — Я обнаружила, что больше всего на свете мне хочется раскрывать преступления. А для успешного раскрытия преступлений очень важно понять, что движет преступником, как он мыслит. Но если просто заниматься этими проблемами чисто теоретически — толку мало. От этого улицы городов не станут безопаснее. Это не даст жертвам преступлений ощущения, что в нашем обществе в самом деле торжествует справедливость. И качество нашей жизни не улучшится. Ученые, изучающие особенности поведения преступников, лишь плодят бумаги, но не приносят реальной пользы. А я хочу именно этого. Я хочу использовать теоретические знания на практике, помогая людям. Может, звучит и банально, но это правда.
— Думаю, это чудесно.
— В теории — да. Но, к сожалению, отец во многом прав. Я очень импульсивна, слишком эмоциональна, и я плохо умею подчиняться приказам. — Синди наклонилась вперед — Но я очень гибкая и здорово умею приспосабливаться к обстановке. В противном случае я не смогла бы так долго уживаться со своими родителями. Я быстро учусь, Рина. Особенно когда хочу чему-то научиться. И я это сделаю — я научусь всему, что нужно. Конечно, для меня очень важно, чтобы отец благословил мое решение и оказал мне помощь. Но раз так — что ж, придется обойтись без этого. Я все равно своего добьюсь. Если он не смог меня понять, мне остается только пожалеть об этом. — Синди снова откинулась на спинку стула. — Я люблю своего отца, но временами он становится просто невыносимым. Он такой деспотичный, такой бесцеремонный! И как только вы его терпите?
— Он хороший человек.
— Я не говорю, что он плохой. Но я считаю, что он чересчур любит командовать. Я вовсе не оправдываю маму. Просто мне кажется, что он... подавлял ее, что ли. Правда, я не знаю, как вы с ним ладите.
— Я вообще-то неважный боец, — пожала плечами Рина.
— Я тоже, хотя не мешало бы научиться быть пожестче. Но все равно я не люблю, когда об меня вытирают ноги.
— Об меня вовсе не вытирают ноги.
Синди покраснела.
— Извините. Я не хотела... Господи, ну что у меня за язык! Кажется, я гораздо больше похожа на маму, чем мне бы хотелось.
— Если нужно, я умею быть твердой, Синди, — когда дело того стоит. Я просто не люблю цапаться по мелочам. Но и мне часто не хватает... мудрости, что ли. Мы все стали такими... нетерпимыми. Нам всю жизнь внушали: будь сильным! Говори, что думаешь! Говори все, как есть! Мне кажется, мы слишком далеко зашли.
— И все-таки лучше быть таким, чем позволять собой помыкать.
— Разумеется, никому не хочется быть половой тряпкой. Но иногда невредно и попридержать язык. Мне кажется, бывают моменты, когда не следует идти на поводу у собственных эмоций. А иногда и двуличие необходимо. Бывает так, что сначала я в чем-то соглашаюсь с твоим отцом, а потом все делаю по-своему. Чаще всего он со временем вообще забывает и о самом предмете спора, и о том, какую точку зрения отстаивал чуть ли не с пеной у рта. Случалось, конечно, пару раз, когда он ловил меня на этом, но я просто прикидывалась дурочкой. Я уверена, что кое-кто из психологов сказал бы, что у меня заниженная самооценка, что мне не хватает уважения к себе или что моя деспотичная мать лишила меня воли, а может, то же самое сделал мой чересчур жесткий, неприступный отец, или еще что-нибудь в том же роде. Но я считаю себя просто практичной, трезво мыслящей женщиной. Ведь в конечном итоге и я получаю то, что хочу, и твой отец сохраняет лицо.
— Боюсь, Глория Стайнем [2] не одобрила бы ваши методы.
— Забудь о Глории Стайнем! Она никогда не ухаживала за мужем, безнадежно больным раком, и не знает, что это такое, когда человек умирает у тебя на глазах. Она никогда не рожала и никогда не была вдовой с двумя маленькими детьми. Она никогда не была замужем за лейтенантом полиции и не подвергалась гистеректоми [3] в тридцать лет. Наконец, она не ортодоксальная еврейка и потому не знакома с концепцией шалом баис — мира в доме. И очень зря, как мне кажется!
— Вы сильная женщина, — сказала, глядя на Рину, Синди.
— Достаточно сильная, чтобы управляться с твоим отцом. — Рина присела рядом с Синди и поцеловала ее в щеку. — И ты тоже сильная. Ничего, ты со всем справишься. Все будет в порядке.
— При условии, что научусь думать, прежде чем говорить.
— Синди, молодые люди почти всегда импульсивны, и слава богу. Ты ведь сама сказала, что именно этому качеству молодости ты обязана тем, что тебя зачали. Именно из-за свойственных молодости максимализму и горячности я в свое время убежала из дома и в семнадцать лет выскочила замуж, а еще через год родила ребенка, и потом еще одного, прежде чем мой первенец успел вырасти из пеленок. Именно горячность и несдержанность, которые присущи почти всем молодым людям, толкнули меня на совершенно бездарный вулканический роман после смерти моего мужа, хотя я с самого начала знала, что ничего хорошего из этого не выйдет. И именно по этой же причине я игнорировала то, что в нашей общине люди начали удивленно поднимать брови, когда я стала встречаться с твоим отцом. Через несколько дней после знакомства я уже была влюблена в него без памяти. Да, я была импульсивной. Но это себя оправдало.
— Я действительно импульсивная, — сказала Синди. — Но мое решение бросить учебу в аспирантуре и поступить в полицейскую академию не было спонтанным. Я в самом деле этого хочу.
— Откуда ты знаешь? — с ходу врезался в разговор вновь появившийся в гостиной Декер. — Ты же ни малейшего понятия не имеешь, что это такое — быть полицейским.
Обе женщины обернулись с таким недовольным видом, будто он помешал их беседе.
Ну что ж, и прекрасно, подумал Декер. Пусть этот вопрос решает Рина. Ему отчаянно захотелось сесть в «порше» и погнать его на скорости 120 миль в час прочь от дома. Однако вместо этого он снова уселся на диван и потер виски.
— Синди, давай сделаем так, — сказал он. — Поговорим обо всем спокойно. Сначала я расскажу тебе о работе полицейского, потом ты задашь мне вопросы. И если после всего этого ты не изменишь своего решения... что ж, начинай учебу в академии.
— Что это с тобой случилось за десять минут? — спросила Синди.
— Наверное, он подслушал, как я распространялась тут о том, как люблю его, и теперь чувствует себя виноватым, — предположила Рина.
— Я просто все просчитал, — проворчал Декер.
— Смотри не ошибись.
— Ну так как? — обернулся Декер к дочери, не обращая больше внимания на жену.
— Папа, — сказала Синтия, — я с огромным удовольствием поговорю с тобой о моем решении. Я буду очень рада выслушать твои соображения и все то, что ты сочтешь необходимым мне сообщить, исходя из своего опыта. Но независимо от того, что ты мне скажешь, я все равно буду учиться в академии.
— Откуда в тебе это упрямство?
— Питер... — предостерегающе произнесла Рина.
— Но она в самом деле упряма, словно мул.
— Нет никакой надобности называть ее всякими...
— Почему ты так боишься правды? — спросил Декер.
— Послушайте, я устала и хочу домой, — сказала Синди.
— А матери ты уже об этом рассказала?
Синди вздохнула.
— Значит, ты ей ничего не рассказывала. — Декер снова заходил по комнате. — Великолепно. Мало мне в жизни всякой мерзости в виде маньяков, убивающих людей десятками, так еще и...
— Папа, мне очень жаль, что тебе приходится заниматься такими жуткими вещами. Должно быть, это в самом деле ужасно. И конечно же, я вовсе не хочу усугублять твой стресс.
— Но тем не менее делаешь это.
