перчаток и переносишь все в машину. Ветер срывает снег с ветвей. Застегни молнию на парке. Лопата засовывается под край одеяла, мешки для мусора забрасываются в кузов, все остальное – на пол перед пассажирским сиденьем. Готовый к дальней дороге, ты усаживаешься за руль и едешь на север.
Почти в самом начале пути ты бросаешь взгляд на спидометр и с удивлением обнаруживаешь, что стрелка его подкрадывается к восьмидесяти. Идиотизм, особенно на такой дороге. Так с нее и слететь недолго. Ты строго, как полицейский (ха-ха-ха), выговариваешь себе и сбавляешь скорость – в результате поездка затягивается. Появляются и стихают радиостанции, все передают одно и то же – любимую музыку отпускников. Из магнитофончика машины торчит, наполовину высунувшись, кассета. Поколебавшись немного, ты вдвигаешь ее, однако при первых же полившихся из динамиков звуках волосы твои встают дыбом – это та самая мелодия, которую она напевала. Ты выщелкиваешь кассету и швыряешь в окно. Лучше уж жить в тишине. Тебе не привыкать.
Резиновое постукивание дворников по ветровому стеклу.
Крошечные снежные заряды.
Похоже, освежители воздуха только усиливают смрад, привлекая внимание к тому, что должны скрывать. Ты выбрасываешь и их. Однако в такой все нарастающей вонище машину вести невозможно, и ты опускаешь на дюйм стекло одного из задних окон. Холодный воздух врывается за твоей спиной в кузов, шум получается такой, точно за тобой торнадо гонится. Ладно, зато он не даст тебе заснуть, да и запах спадает до терпимого уровня.
По крайней мере, у этой машины привод на все четыре колеса – удобство, о котором ты заранее не подумал. Тут тебе удача на помощь пришла – или судьба.
Магистраль I-95 доходит до канадской провинции Нью-Брансуик, но ты так далеко не забираешься, а останавливаешься севернее Портленда, чтобы перекусить и заправиться горючим. Заправочная станция украшена поблескивающими гирляндами. Ты заходишь в уборную, извлекаешь из его сотового сим-карту и, выйдя оттуда, бросаешь трубку в мусорный бак. А сим-карту суешь в карман.
У служащего на голове обвислый колпак Санта-Клауса, а лицо выражает глубочайшее уныние. Ты покупаешь еще одну «грин-соду». Кофеин в таких количествах наверняка вреден для здоровья. Мутит тебя от него, это уж точно. Стараясь не выглядеть чрезмерно нервничающим, ты достаешь из кармана несколько двадцаток. Один только бензин обойдется тебе на этом пути в несколько сотен. Тебе вдруг приходит в голову, что недавний рост цен на заправках ударил, наверное, и по преступникам – так же, как по всем остальным. В тяжелые времена всем приходится туго, даже злодеям. И ты едва не начинаешь хихикать, прямо здесь, посреди мини-маркета, представив себе мафиози, жалующегося на уменьшение нормы прибыли.
Перед тем как покинуть город, ты бросаешь в каком-то проулке мусорные мешки.
Снова один на дороге, делать тебе нечего, только смотреть в налетающую белизну, и ты пытаешься отбросить, похоронить или хотя бы не подпустить близко к себе зудливую мысль о том, что и ты теперь тоже попал в злодеи.
Некоторое время ты держишься береговой линии, проезжая один за другим игрушечные городки, чьи украшенные резьбой деревянные дома навевают мысли о краснощеких ловцах лобстеров и их пухленьких, смешливых женах: семьи собираются у очагов, пьют горячее вино со взбитыми желтками и сливками, обмениваются подарками, и всем хорошо, всем весело. Потом ты сворачиваешь в глубь материка, проезжаешь щит «Округ Кеннебек, население 117 114». За последние два часа ты видел лишь три машины, и все три шли тебе навстречу. Ты выбрасываешь сим-карту в окно.
Снова на север по узкой, вьющейся по лесу дороге. Небо светлеет от первых лучей солнца, в лесу поблескивают замерзшие озера. И хорошо. На это ты и рассчитывал. Тебе требуется место достаточно глухое, такое, чтобы ты мог спокойно делать свое дело при свете дня. Справившись по карте, ты поворачиваешь на запад. Лес смыкается вокруг тебя, как ладонь. Останови фургончик, выйди наружу, постой на склоне горы. Ты светишь фонарем на стволы деревьев, выдыхаемый тобой воздух поднимается вверх большими белыми клубами.
Снег здесь глубокий, манящий.
Зря ты не раскошелился на обогреватели перчаток.
Привяжи лопату к новому рюкзаку, затяни шнурки на ботинках. Надень поверх латексных перчаток новые, высоконаучные. Подними заднюю дверцу, сдвинь в сторону книги.
Не внушает тебе доверия эта ручка. И ты с ходу решаешь, что сможешь использовать освободившееся одеяло как подобие носилок или плащ-палатки, на которой провезешь ее тело по снегу.
Идея с треском проваливается. После того как вы скатываетесь по откосу (более крутому, чем он казался сверху, да ты еще и приземляешься неудачно, прямо на ручку лопаты), тебе приходится выкапывать ее из снега, переваливать на одеяло. А она оставаться на нем не желает. Одеяло словно бы тяжелеет, начинает рваться. Ничего из этого не получится. Ты переоценил свои силы. Ты оттаскиваешь разодранное одеяло наверх, берешь нож.
Она ушла в снег. Ты опускаешься около нее на колени, делаешь в ленте прорези – достаточно широкие, чтобы в них влезли твои ставшие из-за перчаток толстыми пальцы. Откидываешься назад, тянешь ее на себя, пробуешь двигаться задом. Она подается. Медленно, но подается. Ладно. Хорошо. Уже результат. Пальцы ноют, спина тоже, но тебе хватает сил, чтобы тащиться между деревьями, прорывая след, по которому за тобой сможет пройти кто угодно. Пятьдесят футов. Нейлоновые штаны издают свистящий шелест. Сто футов. Совы заухали. Сто пятьдесят. Сложно переплетенные ветви обращают небо в огромную серую окно-розетку. Запах хвои, густой подрост восточной белой сосны. Куда лучше твоих освежителей. Срезать бы одного из этих высоких солдатиков и подвесить к зеркальцу заднего обзора. Снег здесь уже не такой глубокий, бо?льшая его часть налипла, точно ватные шарики, на иглы – на зеленые, те, что вверху. Это они тут, на земле, ржавые. Проплешины льда; ты поскальзываешься, но остаешься на ногах. Тянешь. Свиш, свиш. Двести футов. Потому-то штат Мэн так и прозвали, верно? «Сосновый штат». В пятом классе учительница обществоведения миссис Яки заставляла нас заучивать столицы штатов, символизирующие их цветы и так далее. И ты, чтобы не думать о том, как невыносимо трудна твоя задача, начинаешь перебирать их прозвища. Массачусетс: «Штат у залива». Вермонт: «Штат Зеленой горы». Три сотни футов; четыре. Единственный штат, в прозвище которого нет слова «штат», это Нью-Мексико: «Земля очарования». Ну-ка, давай поближе к югу. Флорида: «Солнечный штат». Калифорния: «Золотой штат». Гавайи: «Штат Алоха». Пять. После Аризоны, «Штата Большого каньона», ты отпускаешь ее, переводишь дыхание (резкое, чистое, отрывистое), отвязываешь лопату и начинаешь рыть яму.
Как бы не так, начинаешь. Земля-то промерзла. Ты ударяешь в нее, и кажется, что у тебя под ногами скала, и впервые за весь день, и ночь, и день на тебя наваливается разочарование, побороть которое ты не в силах. Взвыв, точно животное, ты вбиваешь лопату в землю и откалываешь несколько кусочков размером с покерные фишки. Ты бьешь снова и снова – и ничего этим не достигаешь. Чтобы углубиться хотя бы на фут, потребуется несколько часов. Тут необходима кирка, а поскольку кирки у тебя нет, придется либо бросить ее здесь, либо отволочь назад – через лес, по снегу, вверх по склону, – от одной мысли об этом у тебя возникает желание сдаться, махнуть на все рукой. Ты пытаешься придумать, что тебя может спасти, и спасение является тебе – буквальным образом в луче света. Упавшее дерево. Подойди к нему. Ты подходишь, падаешь на снег, наполовину заползаешь под ствол. Да, это сгодится. Ты подтаскиваешь ее к стволу, разрезаешь клейкую ленту, решая (без каких-либо на то оснований, интуитивно), что так разложение пойдет быстрее. Разворачиваешь одеяло, и она появляется на свет, не преобразившаяся и крылатая, но прежняя – разве что посерела немного.
Ты давно уже миновал грань, до которой тебе еще хотелось блевать, однако, когда ты просовываешь руки ей под мышки, тебе становится муторно. Ты тащишь ее к дереву, ощущая исходящий от нее запашок смерти, чувствуя сквозь перчатки ее плоть. На секунду тебя посещает мысль, что с рвотой ты все-таки еще не разделался. Ты засовываешь тело под дерево головой вперед, проталкиваешь его, налегая на ноги, мало-помалу, колени ее точно заржавели, но все-таки гнутся, господи, как же медленно все, как медленно, и наконец она улезает под ствол по пояс, ну и хватит, хватит уже,
