такое.
— Вероятно, выбор названия не был случайным, — задумчиво произнес я.
— 'Беовульф'?
— Бесстрашный доблестный герой, расправляющийся с чудовищем.
Мы пробыли в квартире еще целый час, осматривая кухню и гостиную, роясь в буфете, проверяя книжные шкафы на предмет наличия тайников, но так ничего и не обнаружили. В некоторых книгах я нашел чеки двадцати-тридцатилетней давности. Букинистические магазины в Сан-Диего, Окленде, Лос-Анджелесе.
Выйдя на лестницу, Майло снова заклеил дверь желтой лентой, запер ее на замок и смахнул пыль с лацканов пиджака. Он выглядел каким-то съежившимся. На противоположной стороне улицы латиноамериканка средних лет стояла в скудной тени чахлой магнолии, держа в руках сумочку и зажав под мышкой сложенную газету. Больше вокруг не было ни души, и, как и всякий прохожий на улицах Л.-А. в разгар дня, женщина сразу же привлекала к себе внимание. Автобусных остановок поблизости не было; по всей видимости, дамочка ищет приключений. Поймав на себе мой взгляд, она тотчас же отвела глаза и, повесив сумочку на плечо, развернула газету и углубилась в чтение.
— Если коробка является «подарком», — сказал я, — это еще одно подтверждение версии насчет сообщника. Кто-то хотел занять место Мейта. В буквальном смысле. Спальня выбрана не зря: это единственное помещение в квартире, где сильно чувствуется личный отпечаток Мейта. Считай это своеобразным изнасилованием. Что прекрасно увязывается с ампутацией гениталий Мейта. Кто-то наслаждается своей силой, властью. Строит из себя Бога — для психопата-монотеиста может быть только одно божество, поэтому необходимо устранить всех соперников. И лучше сделать это там, где святая святых соперника — у него дома. Я прямо-таки вижу, как убийца бродит по квартире, наслаждаясь собственным триумфом и получая дополнительное удовольствие от сознания того, что он проник в квартиру, опечатанную полицией. Если сюда придет еще кто-нибудь, он в ловушке. Спальня находится в глубине квартиры, и другого выхода из нее нет. Прятаться можно только в шкафу, так что, для того чтобы бежать, необходимо вернуться в гостиную и затеряться в лабиринте книжных шкафов. Полагаю, игра с огнем щекотала ему нервы. То же самое впечатление у меня сложилось на месте убийства. Преступник для своей хирургической операции выбрал открытое место. Затем убрал с окна лист картона, чтобы труп Мейта был обнаружен. Тщательно замел за собой следы, но не замаскировал фургон. Оставил записку. Поразительная дотошность в сочетании с бесшабашностью. Психопат с интеллектом выше среднего. Достаточно умный для тактического планирования, но неспособный заглядывать далеко вперед, потому что чересчур упивается опасностью.
— Твои слова должны как-то меня успокоить?
— Майло, мы имеем дело не с суперменом.
— Хорошо, потому что и я не супер-сыщик.
Он постоял на месте, размахивая пакетом с коробкой.
Латиноамериканка подняла глаза. Наши взгляды встретились, и она тотчас же снова уткнулась в газету.
— Если этот тип разгуливал по квартире, — сказал Майло, — быть может, он к чему-нибудь прикоснулся. После того, как там сняли все отпечатки. Просить о том, чтобы по квартире прошлись заново, будет очень здорово... особенно после того, как мы с тобой там все залапали.
— Я сомневаюсь, чтобы убийца наследил. Он слишком аккуратный.
— Я все равно попрошу ребят из технического отдела. — Он начал тяжело спускаться вниз, но остановился на полдороге. — Если это сообщение, кому оно было предназначено? Не широкой публике. В отличие от трупа и записки, коробку могли еще долго не найти.
— Здесь он разговаривал сам с собой, — ответил я. — Делал все возможное, чтобы усилить волнующие ощущения, оживить воспоминания об убийстве. Наверняка ему хотелось вернуться на место преступления, но это слишком опасно. Ну а чем это можно заменить? Проникнуть домой к Мейту, лично или через подставного бродягу.
Мне вдруг вспомнились слова Ричарда Досса: «...поплясать на могиле Мейта».
— Сломанный стетоскоп, — сказал я. — Если я прав насчет того, почему убийца взял черный саквояж, смысл послания очевиден: 'Настоящие инструменты забрал
Мы стали спускаться дальше. На последних ступенях Майло снова остановился.
— Меня заинтересовала мысль насчет сообщника. Еще я не перестаю думать об адвокате Хейзелдене, который давно уже должен был вернуться в город, но так и не вернулся. Потому что кто больше него общался с Мейтом? Кто лучше него знаком с квартирой и, возможно, даже имеет от нее ключ? Алекс, этот тип ведет себя
А он как воды в рот набрал. Больше того, скрылся в неизвестном направлении. Что, вынимает монеты из своих прачкоматов? Ставлю что угодно, этот осел от чего-то
— Любопытно, — заметил я. — Под это подходит еще кое-какая информация, выуженная мной из компьютера. Газетный отчет о пресс-конференции, которую Хейзелден
Майло стиснул свободную руку в кулак.
— Я поручил его розыски Корну и Деметри, но теперь я займусь этим лично. Прямо сейчас отправлюсь к нему домой. Он живет в Южном Уэствуде. Могу по дороге забросить тебя в управление. А хочешь, поедем вместе.
Я взглянул на часы. Почти пять. День выдался длинным.
— Я позвоню Робин и поеду с тобой.
Мы перешли через улицу к машине. Заперев улики в багажник, Майло обошел машину, чтобы сесть за руль, и остановился. Оглянулся налево.
Латиноамериканка не сдвинулась с места. Майло обернулся. Ее голова дернулась — стремительно, как карта в руках шулера. Я понял, что женщина следила за нами.
Она снова уставилась в газету. Сосредоточенно. Газета задрожала. Но день был безветренный, просто ее рука не выдержала долгого напряжения. Свою сумочку из макраме женщина опустила на траву.
Майло оглядел латиноамериканку с ног до головы. Та, не обращая на него внимания, облизала губы. Еще глубже уткнула нос в газету.
Майло начал отворачиваться, и женщина метнула взгляд — молниеносный — в сторону квартиры Мейта.
— Постой-ка, — сказал мне Майло.
Он направился к женщине, и я последовал за ним. Та стиснула газету с такой силой, что бумага начала вибрировать. Поджав губы, латиноамериканка поднесла газету к самому лицу. Когда мы подошли близко, я разглядел, что это вчерашняя газета. Отборочные матчи, новые рабочие места...
Майло подошел к незнакомке.
— Мэм?
Та оторвалась от газеты и приоткрыла рот. Тонкие синеватые губы, потрескавшиеся и сморщенные, белесые по краям. Кожа лица — цвета мускусного ореха. Под глазами мешки. Возраст — между пятьюдесятью и шестьюдесятью; невысокая, полная, с круглым лицом и большими выразительными карими глазами. На ней была голубая летная куртка из полиэстера, надетая поверх белого в синий цветочек платья, доходившего до середины икр. Ткань тонкая, обтягивающая дородную фигуру, прилипающая к выпуклостям.
