— Работаю. По правде говоря, звоню тебе по делу.
— Я так и понял.
— Правда?
— Ты всегда был страшно деловым, Алекс.
— То есть ты намекаешь на то, что я не могу просто взять и позвонить, чтобы пообщаться.
— Те же шансы, что я стану тощим как жердь. Ну, какое у тебя дело? Обычный пациент или очередная гадость, которой ты занимаешься вместе с полицией?
— Очередная гадость.
— Не способен от этого отказаться?
— Нет.
— Думаю, я могу тебя понять, — сказал Ларри. — Это гораздо интереснее, чем проводить целые дни, сражаясь с проблемами, страхами и комплексами пациентов. А ты у нас никогда не любил спокойной работы. Итак, что тебе от меня нужно?
Не называя имен, я рассказал о Кэролайн Коссак. Попросил предположить, в какую школу могли отправить девочку-подростка с подобными проблемами двадцать лет назад.
— Отравила огромного пса цианидом? — переспросил он. — Очень нехорошо. И как же так получилось, что она потом не вляпалась в какую-нибудь неприятную историю?
— Может быть, помогли связи родителей, — предположил я, сообразив, что тюремное заключение может прекрасно объяснить, почему у нее нет идентификационной карточки, а нам с Майло не пришло в голову проверить регистрационные книги.
Да, оба дали промашку.
— Богатая, не слишком хорошая девочка, — проговорил Ларри. — Ну, в те времена отбившихся от рук опасных малолетних преступников помещали в государственную клинику — в Камарильо. Но, полагаю, богатые родители могли пристроить ее куда-нибудь получше.
— Как насчет «Школы успеха» или «Вэлли», а может, их филиалы в других штатах?
— Нет, только не «Вэлли», Алекс. Я там консультировал, они старались держаться подальше от малолетних преступников, специализировались на проблемах с усвоением знаний. Даже тогда они брали за обучение пятнадцать тысяч, и у них была очередь на два года. Так что они вполне могли позволить себе выбирать учеников. Если, конечно, семья не скрыла правду о девочке, но такая тенденция к насилию все равно довольно быстро становится очевидной. Что же до «Школы успеха», я знаю одного человека, который в ней работал. Кажется, примерно в тот период времени — лет девятнадцать или двадцать назад. Там возникла очень неприятная ситуация.
— Для учеников?
— Для моей знакомой. Помнишь, я некоторое время занимался со студентами, которые собирались стать психиатрами? Среди моих подопечных была девушка с первого курса, очень способная, ей едва исполнилось семнадцать. Она вызвалась работать на добровольных началах в «Школе успеха».
— И какие у нее возникли проблемы?
— Директор повел себя… несколько по-фрейдистски.
— Сексуальное домогательство?
— Тогда это называлось иначе — лапать и приставать. Несмотря на возраст, девушка исповедовала феминистские взгляды — в чем значительно опередила свое время — и пожаловалась совету директоров. Они тут же выгнали ее из школы. Она пришла ко мне посоветоваться, стоит ли продолжать сражаться. История действительно произвела на нее тяжелое впечатление, и я обещал поддержать ее, если она решит не сдаваться, но в конце концов она от этой идеи отказалась. Прекрасно понимала, чего стоит ее слово против его — он находится в гораздо более выгодном положении. Он уважаемый человек, директор учебного заведения, а она — симпатичная девчонка, которая носит слишком короткие юбки. Я с ней согласился. Она бы все равно ничего не добилась, кроме ненужной шумихи и разговоров.
— А есть какие-нибудь факты, указывающие на то, что директор приставал к ученицам?
— Я об этом не слышал.
— А не помнишь, как его звали?
— Алекс, я очень не хочу, чтобы ты втягивал в свои дела мою бывшую студентку.
— Обещаю никуда ее не втягивать.
— Ларнер. Майкл Ларнер.
— Психолог или психиатр?
— Администратор.
— Ты поддерживаешь связь с этой своей студенткой?
— Иногда. Как правило, когда ей нужно со мной посоветоваться. Она продолжила заниматься психологией. Закончила с отличием, получила степень доктора философии в Пенсильвании, потом аспирантура в Мичигане, вернулась сюда. У нее отличная практика в Вест-Сайде.
— А ты можешь попросить ее со мной поговорить? Молчание.
— Ты считаешь, что это важно?
— По правде говоря, Ларри, не знаю. Если тебе неловко ее просить, забудь.
— Дай мне подумать, — сказал он. — Я тебе позвоню.
— Это будет здорово.
— Здорово? — спросил он.
— Ты мне очень поможешь.
— Знаешь, — сказал он, — мы с тобой разговариваем, а я сижу задрав ноги, с расстегнутым ремнем, чтобы не давил на брюхо, и смотрю на бесконечные мили чистого белого песка. Я только что прикончил целую тарелку фаршированного перца с огромной кружкой пива. Потом громоподобно отрыгнул, и никто не стал бросать на меня укоризненных взглядов. Вот по мне, так это здорово.
Он позвонил через час.
— Ее зовут Эллисон Гвинн. Ты можешь с ней поговорить, но она категорически не хочет иметь дел с полицией.
— Никаких проблем, — сказал я.
— А вообще, — спросил он, — как у тебя дела?
— Все в порядке.
— Нам нужно как-нибудь пообедать вместе. С нашими дамами. Вот как только мы выберемся в город, тогда и встретимся.
— Отличная мысль, — сказал я. — Позвони мне, Ларри. И спасибо тебе.
— У тебя действительно все хорошо?
— Конечно. А почему ты спрашиваешь?
— Не знаю… У тебя такой голос… не слишком уверенный. Может, просто дело в том, что мы с тобой давно не разговаривали.
Я позвонил доктору Эллисон Гвинн в ее кабинет в Санта-Монике.
Автоответчик доложил мне, куда я попал, но как только я назвал свое имя, то сразу услышал приятный женский голос:
— Это Эллисон. Так странно, Ларри вдруг позвонил и спросил, не соглашусь ли я поговорить с вами. Я читала несколько статей о контроле за болевыми ощущениями, и парочка из них были ваши. Я подрабатываю в приюте Святой Агнессы.
— Те статьи уже древняя история.
— Ничего подобного, — возразила она. — Люди и суть боли не меняются, большая часть того, о чем вы пишете, актуально и сейчас. Ларри сказал, что вы хотели поговорить о «Школе успеха». Я работала там очень давно… почти двадцать лет назад.
— Меня интересует как раз тот период времени.
— А что конкретно вас интересует?
Я рассказал ей про Кэролайн Коссак, снова не называя имени.
— Понятно, — протянула Эллисон. — Ларри сказал, что вы не станете вовлекать меня в полицейское
