резиновой подошве, которые скрипели всякий раз, когда Майло менял положение, разглядывая меня. Он явно на днях подстригся. Хотя не стал изменять себе — коротко по бокам и сзади, наверху длинные пряди, торчащие в разные стороны, чубчик на лбу. Волосы от висков и до слишком длинных, на мой взгляд, бачков снежно-белого цвета резко контрастируют с черными на темечке — мистер Скунс, так Майло сам себя называл.
— Одет с иголочки и только что из парикмахерской, — прокомментировал я. — Ты что, решил начать новую жизнь? Может, мне попытаться тебя накормить? В любом случае возьми этот проклятый альбом.
— Робин…
— Позже.
Я протянул Майло альбом.
Он стоял, по-прежнему сложив руки на груди.
— Положи на стол.
Вытащив пару хирургических перчаток, Майло надел их, изучил голубую обложку, открыл альбом, прочитал заголовок и перевернул страницу, где была приклеена первая фотография.
— Старая, — пробормотал он. — Цвет и одежда. Может, твой альбомчик из чьей-нибудь коллекции ужастиков, которая раньше хранилась на чердаке?
— Полицейские снимки?
— Возможно.
— Коллекция, собранная из материалов дел?
— Ну, ты же знаешь, дела закрываются, их отправляют в архив, и ничто не помешает какому-нибудь типу, у которого чешутся руки, стащить, например, один снимок.
— Полицейский?
— Полицейский или нет, но определенно любитель ужасов. Доступ к материалам имеют многие. Некоторым нравится их работа из-за моря крови.
— «Книга убийств», — проговорил я. — Такие названия пишут на официальных материалах того или иного дела.
— И цвет такой же. Тот, кто прислал тебе это, знает правила.
— Кстати, о правилах… почему он прислал альбом мне? Майло ничего не ответил.
— Здесь не все фотографии старые, — сказал я. — Посмотри дальше.
Он изучил еще несколько снимков, потом вернулся к первому и снова стал смотреть с того места, где остановился. Начал листать страницы быстрее, пропуская отвратительные картинки, совсем как я некоторое время назад. И вдруг замер, вглядываясь в фотографию почти в самом конце. Он с такой силой вцепился в альбом, что костяшки пальцев проступили сквозь перчатки.
— Когда ты это получил? Точно?
— С сегодняшней почтой.
Майло потянулся к оберточной бумаге, изучил адрес, проверил почтовый штемпель и снова занялся альбомом.
— В чем дело? — спросил я.
Майло положил альбом на стол и открыл на странице, которая его заинтересовала. Он сидел, положив руки по обе стороны альбома, и молчал. Потом сжал зубы и расхохотался. Этот смех мог бы парализовать даже самого свирепого хищника.
Фотография номер 40.
Тело в канаве, в грязной воде. Рыжая кровь на светло-коричневом фоне. Справа заросли сухого тростника. Стрелки, нанесенные белыми чернилами, указывают на объект, который и без них не заметить невозможно.
Девушка, возможно, подросток — плоский живот, хрупкие плечи, такая худая, что видны ребра, тощие руки и ноги. Резаные и колотые раны на животе и шее. И еще какие-то странные круглые пятна. Груди нет, вместо нее алые овальные круги. Худое лицо снято в профиль и повернуто направо. Над бровями, там, где были волосы, расплылось рубиновое облако.
Красные следы на запястьях и щиколотках. И снова черные пятна на ногах — словно знаки препинания в розовом ореоле.
Ожоги от сигарет.
Длинные белые ноги раздвинуты — пародия на приглашение получить сексуальное удовольствие. Этот снимок я пропустил.
— «Н.Р.» — это значит «не раскрыто»? — спросил я.
— Кроме альбома и оберточной бумаги, больше ничего не было? — поинтересовался Майло.
— Ничего.
Он снова проверил голубую бумагу, потом розовую, которая была внутри, вернулся к снимку убитой девушки. Долго над ним сидел, снял одну перчатку и потер лицо, словно пытался вымыть его без воды. Старая привычка. Майло всегда так делает, когда нервничает. Иногда она помогает мне понять, какое у него настроение, а порой я просто не обращаю на нее внимания.
Он снова провел рукой по лицу. Сжал нос пальцами. Опять принялся тереть щеки рукой. Скривил губы и уставился на снимок.
— Вот это да, — пробормотал он и через несколько минут добавил: — Да, думаю, это значит «не раскрыто».
— Такого значка нет у других фотографий, — заметил я. Никакого ответа.
— Иными словами, мы должны обратить внимание именно на это убийство?
Никакого ответа.
— Кто она? — спросил я.
Майло перестал кривиться, посмотрел на меня и оскалился. Это не было улыбкой, даже отдаленно ее не напоминало. Такое выражение, вероятно, появляется на морде медведя, когда он видит добычу, которую может заполучить без особых усилий.
Он взял голубой альбом, и я заметил, что у него дрожат руки. До сих пор мне не приходилось видеть ничего подобного. Еще раз устрашающе фыркнув, Майло положил альбом на стол, расправил углы. Потом встал и отправился в гостиную. Стоя лицом к камину, взял кочергу и принялся тихонько постукивать.
Я внимательнее присмотрелся к изуродованной девушке.
Майло спросил:
— Зачем тебе забивать этим голову?
— А как насчет твоей головы?
— Моя уже забита всякой дрянью.
— Кто она, Майло?
Он положил кочергу на место и принялся бесцельно расхаживать по комнате.
— Кем она была? — повторил он. — Человеком, который превратился в ничто.
ГЛАВА 5
Первые пять убийств оказались совсем не такими страшными, как он думал.
Совсем не страшными по сравнению с тем, что он видел во Вьетнаме.
Его отправили в Центральный округ, неподалеку — с точки зрения географии и культуры — от Рэмпарта, где он прослужил год, а потом еще восемь месяцев в Ньютон-Банко.
Ему удалось перевестись из Ньютона, где занимались борьбой с проституцией. Вот было весело. Ха- ха-ха. Чей-то смеющийся голос.
