Когда одна из розовых девушек, так и не получивших чаевых, отошла от дверей и закурила, Майло выбрался из машины и направился к ней.
Девушка была великолепна: крошечная, рыжеволосая, с очень голубыми глазами, такими голубыми, что казалось, их сияние разгоняет ночной мрак. Лет двадцати. Она заметила Майло, но курить не перестала — черная сигарета с золотым фильтром. Неужели «Шерман»? Разве их еще выпускают?
Девушка подняла голову, когда Майло был уже в трех футах, и улыбнулась сквозь никотиновое облако, которое плыло у нее над головой в теплом ночном воздухе.
Она улыбнулась, потому что Майло держал в руках очередную взятку. Две двадцатки между указательным и большим пальцами плюс история о журналисте, который работает на себя. Сорок баксов, ровно в два раза больше, чем он заплатил пакистанцу на почте, но девушка — выяснилось, что ее зовут Вэл — была значительно симпатичнее. И разговаривать с ней тоже оказалось легче.
Через десять минут Майло вернулся в «таурус» и проехал мимо «таун-кара», в котором с открытым ртом спал шофер. Бритоголовый латиноамериканец. Рыженькая сообщила Майло, как зовут Очечки.
— А, так это Брэд. Он работает с мистером Коссаком и его братом.
— С мистером Коссаком?
— Мистер Харви Коссак. И его брат. — Голубые глазки показали на ресторан. — Он владеет этим заведением вместе с…
Последовало перечисление имен знаменитостей, и Майло сделал вид, что потрясен.
— Наверное, классное место.
— Было, когда открылось.
— А теперь — нет?
— Ну, вы же знаете, как это бывает, — сказала девушка и закатила глаза.
— А как тут кормят?
Симпатяшка с парковки улыбнулась, сделала затяжку и покачала головой:
— Откуда мне знать? Здесь сто баксов самое простое блюдо стоит. Может, смогу попробовать, когда получу свою первую большую роль. — Она грустно рассмеялась, а потом добавила: — Когда рак на горе свистнет.
Такая юная и такая циничная.
— Голливуд, — сказал Майло.
— Угу.
Вэл снова оглянулась. Остальные девушки слонялись без дела, некоторые курили.
Вэл заговорила совсем тихо, почти шепотом:
— Если по правде, я слышала, что кормят здесь отвратно.
— Так и название у заведения подходящее. «Львиная кровь».
— Да уж. Глупость, верно?
— А какая здесь кухня?
— Кажется, эфиопская. Или еще какая-то африканская. Ну и латиноамериканская, наверное. Не знаю, может, кубинская? Иногда они приглашают оркестр, и отсюда кажется, что играют кубинскую музыку. — Она повела бедрами и прищелкнула пальцами. — Я слышала, скоро им конец.
— Кубинской музыке?
— Нет же, глупый. Ресторану.
— Пора искать новую работу? — спросил Майло.
— Никаких проблем. Праздники бар-мицвы будут всегда. — Она затушила сигарету. — Ты, случайно, работаешь не на «Вэрайети»? Или, может быть, на «Голливудского репортера»?
— Как правило, я пишу статьи для телеграфного агентства.
— Кто-то заинтересовался рестораном?
— Я езжу по городу, — пожав плечами, сказал Майло. — Если хочешь найти нефть, нужно копать.
Она посмотрела на «таурус», и в ее улыбке появилось сочувствие.
— Ну, если вдруг перейдешь на работу в «Вэрайети», вспомни мое имя — Шатака Дейл.
Майло повторил.
— Красивое. Но Вэл тоже неплохо.
В голубых глазах появилось сомнение:
— Ты и правда так думаешь? А мне кажется, что Шатака — это… ну, немного слишком.
— Нет, — возразил Майло. — Отличное имя.
— Спасибо. — Она прикоснулась к его руке, уронила окурок на тротуар, затоптала его, и в глазах у нее появилось мечтательное выражение — болезнь тех, кто стремится пробиться в актеры. — Ладно, пора идти.
— Спасибо, что уделила мне время, — сказал Майло и вынул из кармана еще двадцатку.
— Ты та-а-акой милый, — сказала девчонка.
— Далеко не всегда.
— Ну, не наговаривай на себя… Слушай, ты же встречаешься с разными людьми. Может, знаешь приличного агента, потому что мой — настоящее дерьмо.
— Я вожу дружбу только с агентами, которые все крушат вокруг себя.
На симпатичном юном личике появилось озадаченное выражение, которое придало ему некоторую осмысленность. Но уже в следующее мгновение крошка вспомнила, что собирается стать актрисой. Она по- прежнему ничего не понимала, но сообразила, что он шутит, и, легонько прикоснувшись к его руке, сказала:
— Ладно. Надеюсь, еще увидимся.
— Пока, — попрощался с ней Майло. — Кстати, что делает Брэд?
— Ходит за ними, — ответила Вэл.
— Он их сопровождает?
— Точно. Им всем такие нужны.
— Типам из Голливуда?
— Богатым толстякам.
— А фамилию Брэда знаешь?
— Ларнер. Брэд Ларнер. Он противный.
— В каком смысле?
— Ну, просто противный, и все, — довольно внятно пояснила Вэл. — Недружелюбный, никогда не улыбается и не дает чаевых. Противный.
Майло проехал два квартала до бульвара Санта-Моника, повернул направо, вернулся на Мелроуз, на сей раз с востока, и остановился неподалеку от закрытого китайского ресторана морепродуктов. Остальные дома на бульваре занимали картинные и прочие галереи, естественно, закрывшиеся на ночь, и на улице царили мрак и тишина. Майло выбрался из машины, перешагнул через толстую цепь и прошел через парковочную площадку, обходя сорняки, пробивающиеся из щелей, и высохшее собачье дерьмо. Он нашел себе удобное местечко за одним из столбов, установленных перед умершим ресторанчиком, и принялся ждать, с интересом разглядывая мрачное облезлое сооружение — даже бамбук уже начал крошиться.
Сесть было некуда, и Майло пришлось стоять, прячась в тени и наблюдая за «Львиной кровью», довольно долго. Ничего не происходило. Вскоре у него разболелись колени и спина, когда же он потянулся, а потом присел на корточки, стало еще хуже. На прошлое Рождество Рик купил тренажер, поставил в свободной спальне и, словно религиозный фанатик, поднимался каждый день в пять часов, чтобы отдать ему часть своих сил и времени. В прошлом месяце он предложил Майло присоединиться. Майло спорить не стал, но и тренажер игнорировал. Утром он чувствовал себя отвратительно и, как правило, делал вид, что спит, когда Рик уходил на работу в больницу.
Он посмотрел на часы. Коссаки и «противный» Брэд Ларнер находились внутри уже больше часа, но других посетителей не наблюдалось.
