Если бы осталась, то не смогла бы удержаться от смеха. Представить себе, что Гай Ловелл девственник? Никоим образом это не было возможно при его интересе к женщинам – причем к любым женщинам и в любом месте.
– Тебя что-то развеселило? – прошептал Болдуин со своего тонкого матраса. – Ты улыбаешься, будто услышала веселую шутку.
– Я улыбаюсь, потому что кровотечение прекратилось.
Еще одна ложь, способная умножить бесконечное количество придуманных ею историй, но ей не хотелось смущать мальчика.
– Шрам останется?
Она так и не поняла, был ли он обеспокоен такой перспективой или надеялся на это.
– Еще слишком рано говорить что- нибудь определенное...
– Я хотел бы... – Он застонал, потому что она как раз меняла повязку у него на лбу. – Я хотел бы поблагодарить тебя, миледи, за то, что ты спасла мне жизнь.
– Ты бы сделал для меня то же самое.
– Конечно! Ты леди. Мой долг отдать свою жизнь за тебя.
Она нежно похлопала его по руке:
– Я ценю это, но давай надеяться на то, что в такой жертве не будет необходимости.
– Когда мы пойдем освобождать сэра Гая...
– Все по порядку. Сейчас ты нуждаешься в отдыхе.
– Я не должен отдыхать, когда он в плену у этих негодяев. – Мальчик попытался сесть.
Осторожно и мягко толкнув его на ложе, Авиза сказала:
– Сегодня ночью мы не станем его освобождать. Ты должен отдохнуть, пока мыс Кристианом придумаем способ, как лучше это сделать.
– Я рад, что ты будешь нам помогать. – Он сжал ее руку. – Сэру Кристиану не нравится, когда ты пускаешь в ход свой меч, но я видел, как ты сражаешься. Ты очень отважна, миледи.
– Как и ты, Болдуин.
Его улыбка стала шире, потом он снова вздрогнул.
– Отдыхай, – опять приказала она. – Утро наступит слишком быстро.
Авиза сидела возле мальчика, пока он не заснул. Его лицо было искажено гримасой даже во сне, и она подумала с надеждой, что, возможно, у одной из женщин в фермерском доме найдется сухой тмин. Если его настоять в кипятке, то этот отвар облегчит головную боль. Когда Авиза поднялась на ноги, прихватив окровавленные повязки одной рукой, а в другую взяв чистые, она знала, что сможет полечить и Кристиана и у нее хватит для этого перевязочного материала. Эти чертовы разбойники сильно ударили его по голове.
Она переступила через высокий порог и оказалась во второй комнате. Эта была просторнее по сравнению с той, где спал Болдуин. Грязный пол был вытоптан до гладкости многочисленными ногами.
У окна стоял Кристиан. Локтем он упирался в стену, голова его покоилась на руке. Лицо было искажено такой же болезненной гримасой, как и у пажа.
Она хотела бы утешить его, но у нее не было слов утешения. Она подвела королеву, допустив, что Гая взяли в плен, а Кристиан и Болдуин были ранены.
– Теперь я могу перевязать твою голову, – сказала она тихо.
– Я могу и подождать. – Он обернулся, чтобы посмотреть на нее. Лицо его уже не выглядело серым и безжизненным. – Как Болдуин?
– Отдыхает.
– Он поправится?
– Да, и будет мудрее после того, как ощутил впервые вкус битвы.
Кристиан потер подбородок, на котором уже выступила дневная щетина. Конечно же, Авиза думала о том, что в этой первой битве мальчику удалось закалить свой характер.
Любая другая женщина на ее месте была бы парализована ужасом, а она бросилась сражаться с разбойниками, несмотря на их перевес в численности. Кристиан должен был бы испытывать к ней благодарность за то, что она оказалась способной рисковать своей жизнью. Она спасла их и, что всего удивительнее, не считала свой подвиг чем-то из ряда вон выходящим.
– Болдуин молод, – сказал Кристиан, – поэтому не был готов к такой схватке.
Она уронила окровавленные тряпки на пол у очага.
– Никто не может быть полностью готов к битве, если оказывается вовлеченным в нее впервые. – Подняв тряпки, она бросила их в огонь.
Кристиан вернулся к окну и уставился в темноту ночи.
– Кристиан, мне так жаль, – сказала она.
– Ты сделала все, что могла. – Он сухо рассмеялся. – Ты вела себя лучше, чем все мы, вместе взятые. Никогда не забуду выражения лица этого разбойника, когда ты откромсала его бороду. Ты очень искусно владеешь этим коротким мечом, Авиза. Если бы Гай был хоть вполовину так искусен, он не был бы теперь пленником.
– Любого из нас могли взять в плен.
– Это должен был быть я! – Он саданул кулаком по стене.
Со стены посыпалась грязь, но он не обратил внимания.
– Почему ты винишь себя? Ты можешь обвинять и Болдуина, и меня. Мы бросили раненого Гая одного, чтобы преследовать этих разбойников.
– Нет, чтобы спасти меня. – Он выбранился. – Ты спасла меня, рыцаря на службе короля. Женщине и ребенку пришлось спасать меня.
– Так ты огорчен поэтому? Считаешь, что упустил шанс показать себя таким отважным, как один из королевских фаворитов? Как его зовут? Де Трэси?
– Почему ты говоришь о нем?
– Потому что ты сожалеешь, что жив, и жалуешься на это. Неужели это заботит тебя больше, чем судьба брата?
– Не говори нелепостей.
– Почему же? Ведь ты говоришь их!
Сделав три шага, он оказался возле ямы, заменявшей очаг, и присел у края.
– Утром попрошу фермера Джона созвать соседей и помочь мне выследить разбойников.
– И это все?
Она опустилась на колени рядом с ним и положила возле очага последние полосы ткани, оставшиеся от ее бывших рукавов. Осторожными и нежными пальцами Авиза бинтовала его пульсировавшую болью голову.
– Чего ты ожидаешь, Авиза? Я полагаю, у тебя есть свой дерзкий план освобождения моего брата.
– Нет, у меня нет плана.
Авиза укрепила повязку. Потом взяла другой кусок ткани, расправила его на коленях и взялась за его руку, сорвав с раны окровавленную и присохшую ткань.
– Дай мне воды, – попросила она.
– Зачем? Мне не надо, чтобы ледяная вода, льющаяся на мою рану, усугубила неприятные ощущения.
Даже ему самому его тон показался злобным.
– И как, ты полагаешь, я увижу твою рану, если засохшая кровь будет мне мешать?
– Просто перевяжи рану, и дело с концом.
Авиза встала и уперла руки в бока. При этом платье туго обтянуло ее фигуру. Кристиан судорожно сглотнул, глядя на эти чарующие изгибы, которые он мечтал изучить.
Когда в коттедже другого фермера он держал ее в объятиях, ее бедра прижимались к нему, и это было похоже на молчаливое приглашение дать волю сжигавшим его чувствам и желаниям, которые он силился побороть.
– Я лечу твою руку, – сказала Авиза ледяным тоном, – и мне решать, что нужно, а что не нужно делать. Поэтому я бы очень хотела, чтобы ты ценил то, что я делаю для тебя.
Он вздохнул. В глубине своего существа он жаждал ее помощи, и ему совсем не нравилось, что ее глаза сверкают, как уголья в очаге.
– Я ценю то, что ты делаешь для меня, – ответил он. – Но в этом нет необходимости.
– Мне решать, что необходимо, а что нет. Меня учили обмыть и очистить рану до того, как лечить и перевязывать ее. В этом есть глубокий смысл, и я вовсе не хочу отступать от правил, которым меня научили в аб... – Ее лицо превратилось в непроницаемую маску. – В кладовой нашего замка.
Она выбежала в соседнюю комнату, и юбка ее вздулась и полетела вслед за ней, дав ему мучительное наслаждение созерцать ее стройные ноги.
Что ее так расстроило? Она была самой загадочной женщиной из всех, кого ему довелось узнать. Он был обязан ей спасением собственной жизни и жизни Болдуина и понятия не имел, как выплатить этот долг. Среди рыцарей такие вещи разумелись сами собой и решались легко, но ведь она не была рыцарем.
Кристиан начал было подниматься на ноги, когда она вернулась с ведром, но едва он сделал движение, она знаком приказала ему оставаться на месте. Поставив ведро рядом с ним, она окунула в воду чистый кусок ткани и осторожно стала прикладывать влажную ткань к запекшейся вокруг раны крови, снимая размокшую корку слоями.
– Есть что- нибудь, чего ты не умеешь делать?
Она посмотрела на него. Ярость исчезла из ее глаз, и на ее месте он увидел изумление.
– Очень многих вещей.
– Похоже, что ты мастерски владеешь всем, за что берешься.
– Уверяю тебя, что это заблуждение. – Губы ее сложились в усталую улыбку.
Внезапно он почувствовал, что хочет лишь одного – привлечь ее к себе и закончить то, что было начато две недели назад, когда он пытался доказать ей, что она подвержена желаниям так же, как и он. В свете очага ее волосы блестели, как чистое золото, и, когда она наклонялась, чтобы обработать и перевязать рану, скользили по его щеке. Каждый всплеск огня отражался на ее лице, подчеркивая то нежные очертания щеки, то решительный наклон подбородка. Она держала его руку на своем колене, и стоило ему только нажать всеми пятью пальцами на ее ногу, как она опрокинулась бы на пол.
Он отвел глаза и посмотрел в сторону. Она была дочерью лорда, и он был обязан ей своей жизнью и жизнью своего пажа. Честь требовала, чтобы он защищал ее ото всех, даже от самого себя.
– Готово, – сказала она. – Можешь пошевелить рукой, или повязка слишком тугая?
Он раздумывал, ответить ли ей честно. Эта повязка была, не туже, чем каждый туго натянутый мускул в его теле. И снова он попытался заглушить отчаянную мольбу своего тела.
– Все прекрасно.
– Я рада.
– Благодарю тебя, Авиза.
Он с трудом произносил слова, потому что представлял ее в своих объятиях.
– Не стоит благодарности.
Будто прочитав его мысли, она вздрогнула, и ее нежное тело чуть задело его.
Господи помилуй! Она была искушением и одновременно отрадой для
