мои неприятности как-нибудь исчезнут — или хотя бы забудутся на время.
Но куда там. Ведь я лежал на матраце, из-за окон доносился шум и гудки машин, а потом я включил телевизор — и убедился, что и тут телевизор не показывал “лучшие” программы. На одном из каналов премьер-министр Раджешвар Рао выступал перед каким-то собранием. Он говорил с закрытыми глазами. Может быть, тоже надеялся, что его проблемы как-нибудь исчезнут сами собой…
Если от поездки из Дели в Агру у меня вставали дыбом волосы, то обратная дорога могла довести до инфаркта. Казалось, будто первая поездка была генеральной репетицией, а теперь мы принимали участие в премьере. Чтобы довершить картину, начался ливень.
— Наденьте “дворники”, — напомнил я Харрикату, когда ветровое стекло стало как будто волнистым из-за струй воды, и разглядеть что-либо на дороге было уже невозможно.
– “Дворники” не работают, — сообщил он.
М-да. Теперь у старухи с косой были на руках все козыри. Но Харрикат оказался человеком находчивым. Он попросту высунул голову из окна и вел машину в такой позиции. Мимо проносились камикадзе, замаскированные под грузовики и автобусы. Добравшись до своего отеля, я был уже в полуобморочном состоянии и с твердым решением — больше никогда, никогда, никогда не выезжать за пределы Дели на машине.
Вечером, приводя в порядок свою нервную систему при помощи нескольких больших порций джин- тоника (индийского с лимоном), я разговорился с одним американцем из Хьюстона (Техас). Он торговал компьютерным обеспечением. Сообщив это, он спросил, а что делаю в Индии я. Я сказал — работаю в рекламном агентстве. Рассказал я ему и о том, что пытаюсь придумать кампанию в поддержку безопасности движения.
— Забавно, — заметил американец. Американцы всегда говорят “забавно” — даже если американцу сообщить, что его жена только что сбежала с соседом, а единственного ребенка похитили афганские повстанцы, он скажет “забавно”. — Непростая у вас работёнка. Но по крайней мере вы англичанин.
— А при чем тут это?
— Да вот вспомнил свой первый приезд в Индию — лет шесть или семь назад. Представьте: полночь, жарища адова. Я беру такси до отеля, до этого вот самого. Ехали всего полчаса, но это был сплошной кошмар: парень на всех перекрестках едет на красный свет, чуть не сбивает корову на скоростной полосе, а потом выезжает на другую сторону шоссе. Я решаю, что он заснул за рулем и похлопываю его по плечу. Но он не спит. “Слышь, парень, — спрашиваю тогда я, — ты знаешь, что значит белая полоса посреди дороги?”. А водила пожал плечами и отвечает: “Не знаю, сэр. Это ещё англичане нарисовали”.
Голубая тряпочка
Мой контракт, оговоренный во время моего краткого визита в Индию в феврале и дополненный затем путем переписки по факсу, предполагал, что я буду пользоваться принадлежащим агентству автомобилем с водителем. Увы, видeние “Мерседеса”, на котором я буду разъезжать по деловым кварталам Дели, растаяло, как тает все в жаре индийского лета. Начать с того, что в Дели нету делового района — он равномерно разбросан по всему городу. А машина, которую мне наконец выделили примерно через неделю после моей поездки в Агру, оказалась “Премьером” цвета куриных бульонных кубиков. Ей было четыре года, и её перегнали из нашего отделения в Бомбее.
Вряд ли название машины подразумевает ассоциацию с премьер-министром, скорее всего, его надо переводить просто как “первый” — первый автомобиль, который задумал итальянец, внешний вид которого придумал русский, механическую часть — японец, и который собирали индийцы. Если бы мне предоставили право выбора, “премьер” не был бы первой машиной, которую я назвал бы.
“Премьер” — автомобиль малогабаритный, поэтому совершенно естественным было назначить его водителем самого здоровенного индийца. Прежде он был профессиональным боксером, потом солдатом (и он воевал в Кашмире[46]), бригадиром где-то в Ираке и водителем автобуса в Дели. Он хорошо говорил по-английски, хотя имя его звучало на португальский манер — Джордж Д’Соуза. Когда он втискивался на водительское место, “премьер” опасно накренялся направо[47] и катил по улицам, напоминая кренящуюся при лавировке против свежего ветра небольшую яхту.
В первый день Джордж явился с довольно длинными б(чками и пышной шапкой черных, как сажа, волос (Джордж сразу признался, что волосы он красит). А на второй день он, подстриженный “ёжиком”, напоминал морского пехотинца.
— Да ты подстригся, Джордж, — отметил я очевидное.
— Да, сэр! — ответил он, явно не в восторге от результата. — Парикмахер сказал, что у меня сердитые волосы. Так что он состриг почти всё.
Кроме сердитых волос, у Джорджа был волчий аппетит и хроническая ипохондрия. Он всегда был голоден и всегда плохо себя чувствовал. Всякий раз, когда в нашем расписании появлялось окошко, я наблюдал, как он мучается выбором, куда пойти в первую очередь — в харчевню или в аптеку.
— Я очень большой человек, — повторял Джордж. — Я должен много есть, чтобы мои мускулы не потеряли силу.
Еда, таким образом, выполняла роль спорта. Еда и ещё болтовня. Всякий раз, когда мы с обычным правым креном колесили по Дели, Джордж без остановки говорил о своем прошлом, своей семье, Индии, деньгах (о том, что ему их все время не хватает) и своем слабом здоровье. Кроме того, он часто и многословно объяснял мне, что я заслуживаю лучшей машины, чем какой-то “Премьер” — надо понимать, имея в виду, что это
— Послушай, Джордж, — остерёг я его как-то, — следует быть признательным небу и за те скромные дары, какие оно ниспослало нам. Ведь нам могли дать и “Марути”!
Когда индийская фирма “Марути удъйог” и японская “Судзуки”, объединив усилия, создали жестянку в 800 кубических сантиметров, эта жестянка тотчас стала гвоздем авторынка. Сейчас по дорогам Индии с комариным жужжанием катаются несметные тысячи этих крошечных коробочек, и многие из них кончают свои дни тоже на комариный манер, раздавленные в лепешку более массивными соперниками. Учитывая хрупкость “Марути” и безумную, лихую езду их владельцев — ведь “Марути” были первыми индийскими автомобилями, оказавшимися в силах подарить своим хозяевам восторг резкого рывка с места, — можно заподозрить, что эти люди заключили какую-то фаустианскую сделку, обменяв собственные мозги на юркие, но хлипкие автомобильчики. Как бы доказывая, что они не в своём уме, владельцы “Марути” лепят на корму наклейки с бессмысленными надписями, вроде “KAR FOLKS”, “MUSIC CAR”, “CAR COOL”, “CAR SHOPPE”, “CAR-N-STYLE”, “HELLO CAR”, “CAR TODAY”, “CAR AGE”[48] Последние две надписи особенно многозначительны, хотя их явно следует дополнить. Вместо “CAR TODAY” надо бы написать “CAR TODAY, WRECK TOMORROW” — “Сегодня машина, завтра обломки”, а между словами последнего девиза вписать букву “N”, чтобы получилось “CARNAGE” — “бойня”, “истребление”, ибо аварии, которые они провоцируют и жертвами которых становятся, ужасны.
Я даже называю водителей “Марути” “марунатиками”, от слова “лунатик”. А Джордж, уныло провожая взглядом проносящиеся мимо коробчонки, обозвал владельцев “Марути” “паппиз”.
– “Puppies”? — переспросил я. — Щенки?..
— Ну да, — ответил Джордж. — Это значит — “Punjabi yuppies”, пенджабские яппи[49].
Следует отметить, что Джордж не слишком сердечно относился к своим соотечественникам, в особенности если те были богаты. Его отец был довольно известным адвокатом, но он умер, когда Джордж был совсем молодым парнем, а все наследство досталось сестре Джорджа, жившей в Калькутте (Джордж никогда не говорил, почему так вышло). Если Джордж не жаловался на голод или плохое самочувствие, не ел и не лечился или не болтал, он писал своей тетушке письма с просьбами о финансовой помощи ему и его
