перспективах, финансовых делах и характере. Единственной и самой большой его заслугой, в почти двадцать лет. было то, что он «сам себе хозяин, ни от кого не зависит, и не боится своих неудач». «В моей природе склонность к экстравагантности. Такой уж я человек». Это было небезосновательное заключение, и Терезу покорила его правдивость не меньше, чем настойчивость и страсть. В одной из неопубликованных им рукописей, найденных после смерти Казановы, он так писал о Терезе и о феномене castrati: «Ни мужчины, ни женщины не могли избежать любви [к Терезе] и не было ничего более естественного, чем это, ибо среди женщин он казался самым красивым мужчиной, а среди мужчин — самой прекрасной женщиной, даже в мужской одежде».
Они решили бежать в Римини, за пределы папской юрисдикции, — где Беллино могла бы петь и заявить в оперном мире о своей женской сущности. Они намеревались пожениться, свернув в Болонью. Их плохо продуманный план провалился в Пезаро, где военные проверяли паспорта. Казанова потерял свой паспорт. Он утверждал, что пытался использовать письмо, которое вез с собой от кардинала Аквавивы, в качестве доказательства собственной личности, но ему приказали дожидаться в Пезаро, пока привезут новый паспорт с подтверждением от церковных властей.
В этой истории Казановы есть ряд пробелов, он умалчивает, почему отклонился от пути в Венецию, после которой намеревался отправиться в Константинополь, хотя мы можем предположить, что он был движим любовью. Неясно, почему он и Беллино поехали через всю страну искать место в театре тогда, когда известно, что это было время «мертвого сезона» в опере Римини (с февраля 1744 года и до осени 1745 года). И временная задержка из-за потери паспорта кажется недостаточным препятствием, чтобы убедить человека вроде Казановы отказаться от назначения, к которому он прежде так стремился. Тереза продолжила путь в Римини или туда, где она могла петь, а позднее перебралась в Неаполь. Она и Казанова, конечно же, так никогда и не вступили в брак.
«Моя история, — признается здесь Казанова, — не вполне правдоподобна», но подоплеку его поведения можно понять из имеющихся фактов. Истинные причины, как это бывает часто с Казановой, скрываются скорее в области эмоциональной, нежели географической. В каком бы итальянском театре впоследствии ни выступала Беллино, конкурентов у нее было немного, бесспорно и то, что Тереза оказалась первой женщиной, с которой Казанова мог завести семью, и первой — как он сознается, — от которой он отказался, предпочтя свободу дальнейших приключений и путешествий.
В Пезаро ему от Терезы пришло письмо, она нашла покровителя в лице в пятидесятипятилетнего герцога Кастропиньяно. Их пути с Казановой уже разошлись. Возможно, она знала, что он не захочет повторять в их отношениях роль своего отца, оставленного матерью. В ряде писем они пришли к согласию положить конец их связи, не сказав об этом впрямую. «Разделив с ней ее долю, мужем или любовником, я бы неизбежно деградировал, попал бы в состояние униженное и потерял бы положение и профессию. Размышления о том, что в прекраснейшее время моей молодости мне придется отказаться от всякой надежды на благосостояние, для которого, как мне казалось, я был рожден, настолько меня отрезвили, что голос моего разума заглушил зов сердца». Ему было девятнадцать лет, Казанова горел амбициями, и, самое главное, его преследовала картина брака родителей — с вульгарным шиком и постоянной угрозой унижения. Роман принудил и его, и Терезу быстрее и по-разному повзрослеть. Казанова принял наконец, что не сможет продолжать свою карьеру в Церкви и не готов к вступлению в брак, тогда как Тереза обнаружила, что ждет ребенка. Их сын, родившийся в том же году в Неаполе, был крещен как Чезаре Филиппи Ланти и рос, считая, что оперная звезда Тереза Ланти приходится ему сестрой.
Пример Терезы, носившей маску, вдохновил Казанову на новый образ. Не дождавшись нового паспорта, он улизнул из Пезаро в Болонью, где примерил на себя другой «костюм». «Понимая, что теперь вероятность добиться благополучия посредством церковной карьеры мала, я решил одеться как солдат — в мундир, который придумал сам». Жизнь, для Казановы, была действительно сменой ролей. Опять же, практика того времени легко объясняет его перевоплощение в профессионального солдата — тогда армейские мундиры были на удивление разнообразными, и об униформе никак нельзя было сказать, что она унифицирует внешний вид военных. Армия на Апеннинском полуострове состояла из принудительно сгоняемых туда ополченцев и платных наемников со всей Европы, привносивших в армейскую форму национальный колорит и традиции своих стран. Солдаты сами покупали, а зачастую и шили себе форму, как и Казанова, молодые военные, по-видимому, хотели, чтобы их воспринимали всерьез как наемников и хорошо платили, и потому, естественно, пытались внешне походить на офицеров. Казанова сам сделал себе щеголеватый костюм в бело-синих тонах, с золотыми аксельбантами и серебряной перевязью для шпаги. Он считал свой дебют в качестве солдата в Болонье новым этапом своей жизни. Записанный им разговор касательно вопросов по поводу его мундира показывает его совершенно невозмутимым, только правильный костюм давал право молодому человеку уверенно чувствовать себя на мировой арене. В гостинице, где он поселился в Болонье, потребовали, чтобы он назвал свое имя:
— Казанова.
— Ваша профессия?
— Офицер.
— На какой службе?
— Ни на какой.
— Откуда родом?
— Из Венеции.
— Откуда вы приехали?
— Не ваше дело.
Тереза Ланти уже не занимала его ум, поскольку он строил планы своего триумфального возвращения в Венецию в качестве офицера, следующего в Константинополь. Этот способ тихого разрыва отношений Казанова будет использовать и в дальнейшем. Тереза любила его по-прежнему, как л он ее, но страсть ослабела, он отправился в путь и, по большому счету, был прощен, хоть и не позабыт. Конечно, у Терезы было больше причин, чем у большинства женщин, считать свой роман с Казановой особенным. Он вынудил ее к саморазоблачению, объявить себя женщиной — после чего она сделала великолепную карьеру как сопрано, — и он был ее первой большой любовью. Кроме того, Джакомо также был отцом ее первого ребенка. Но, в конце концов, когда они впервые встретились, они сами еще были почти детьми. Казанова прибыл в Венецию, чтобы затем ехать в Константинополь, если верить его хронологии, 2 апреля 1744 года — в его девятнадцатый день рождения.
Акт II, сцена III
Истории из гарема в Константинополе
1745
Во всю свою жизнь не случалось мне впадать в подобное безрассудство и так терять голову… Воспротивившись, я поступил бы несправедливо и к тому же отплатил бы ему неблагодарностью, а к этому я не способен от природы.
Военная форма оказалась хорошим выбором для молодого Казановы. Она позволила ему избежать введенного тогда в Венеции карантина, и он встретил теплый прием у Гримани, у своих «маленьких жен» — Марты и Нанетты — и в небольшой гостинице рядом с Риальто, где поселился за неимением более в городе своего жилья. Он жил там как настоящий прожигатель жизни — недолго, весело и безнаказанно.
В Константинополь никто в скором времени плыть не намеревался, и потому он решил отправиться через Корфу. Гримани представили своего отныне ставшего младшим офицером воспитанника знатным венецианцам, которые отправлялись на Корфу одним с ним судном: сенатору Пьетро Вендрами, кавалеру Венье и Антонио Дольфину, недавно назначенному послом в Константинополе.
Все трое были очень влиятельными, а Дольфин, кроме того, был еще и богат. Казанова отплыл на
