Лепорелло ловят на обмане три переодетые маски, здесь чувствуется рука Казановы. Диалог написан на сложенной вчетверо дорогой бумаге. Это не просто заметки-примечания: написанное читается как замысел или же часть большого проекта.
Кто автор этих элегантно оформленных страниц? Видел ли их да Понте или только члены труппы, пытавшиеся сделать связный спектакль в отсутствие оригинального либретто и с безнадежно запаздывающим композитором? Насколько «Дон Жуан» был и остается образом Казановы? В смысле собственно текста — Джакомо если и участвовал, то крайне мало. Из сохранившихся заметок Казановы следует только ситуационная связь с тем либретто, которое сейчас исполняется, и неизвестно, включил да Понте предложения Казановы в премьерный спектакль на сцене Ностица или нет. Возможно, да Понте переработал их на свой лад позднее и утерял «оригинал» Джакомо, или, может быть, Казанова сохранял свои правки к опере, потому что они никогда не были в ней учтены. Мы знаем тем не менее, что Казанова присутствовал в 1787 году на премьере в Ностице. Очень жаль, что он не написал об этом ничего, кроме заметок, касающихся либретто. Был ли он обижен на то, что его идеями так в итоге и не воспользовались? Ревновал ли он к почету, которым окружили его друга и порой соперника, благодаря истории, которую Казанова имел право рассматривать как собственную? Где-то примерно в то же время Казанова стал составлять свой «каталог песен». Казанова никогда не превзойдет явно преувеличенный список из тысячи восьмисот побед Дон Жуана, но будет без стыда и раскаяния на свой собственный лад вершить свою жизнь параллельно великому опусу да Понте и Моцарта; увиденному им в Ностице.
Акт V, сцена V
Замок в Дуксе
1787–1798
Вы слышали этого необыкновенного человека? Я знаю лишь нескольких людей, которые могут сравниться с ним в познаниях, интеллекте и воображении.
Здесь [в Дуксе] находится еще один совершеннейший оригинал, брат художника Казановы из Вены, литератор, поэт, философ, астролог, предсказатель и колдун — полубезумец.
Примерно в феврале 1784 года Казанова в качестве секретаря венецианского посла в Вене присутствовал на обеде с графом Йозефом Шарлем де Вальдштейном, главой знаменитой пражской семьи с поместьями по всей Чехии. Граф в свои двадцать с чем-то лет еще не состоял в браке — к огорчению его матери, — служил императору Иосифу II и владел огромным имением Дукc (иначе — Духов) на северо- востоке Чехии. Дукc располагался вблизи модного курорта горячих источников, Теплице, и не очень далеко от Дрездена, поэтому вполне вероятно, что Казанова слышал о нем раньше. Однако он не мог знать, что в замке имелась библиотека, насчитывавшая, как он сам потом утверждал, сорок тысяч томов — или всего лишь двенадцать тысяч, если верить брату Вальдштейна, «и большинство из них я бы бросил в огонь». Тем не менее собранию книг в 1784 году потребовался библиотекарь.
Казанова умел ладить с шумными молодыми аристократами, и Вальдштейн оказался одним из таких. Общего у мужчин было только пристрастие к разнообразному чтению и некоторые специфические познания в каббале. При их первой встрече граф упомянул книгу «Ключи Соломона», а позднее тем же вечером повернулся к венецианцу-каббалисту и сказал: «Стало быть, поезжайте в Чехию со мной. Я отправляюсь завтра».
Приглашение было принято не сразу, но когда 23 апреля 1785 года умер Фоскарини, Казанова оказался и безработным, и бездомным. Опять. Он совершил поездку в Карлсбад, чтобы увидеть свою старую подругу принцессу Любомирскую, бывшую там на водах, а затем поехал в Теплице и Дукc. Он согласился занять пост библиотекаря в замке за годовой оклад в тысячу флоринов (тогда — около ста фунтов) — это была солидная плата — и вдобавок получил возможность питаться вместе с хозяевами домашней пищей, статус гостя и разрешение совершать регулярные поездки в Теплице. Хотя Казанова часто бывал в Праге — следя за публикацией своего романа «Икосмерон» и премьерами опер «Дон Жуан» и «Милосердие Тита», и еще чаще в Теплице, в течение долгого времени ему приходилось жить в маленьком чешском городке. Переезд в Дукc стал последним в его жизни.
Хозяин, граф Вальдштейн, в Дуксе часто отсутствовал. Казанова, несомненно, завидовал графским подвигам в Европе: попытке увезти в безопасное место французскую королевскую семью, прославившей аристократа в Лондоне и Вене как мужественного и храброго человека. Возможно, именно Вальдштейн послужил прообразом для вымышленного героя романа «Алый Первоцвет». Однако про свой долг перед семьей и про своего библиотекаря граф забывал.
Комнаты Казановы в замке выходили окнами на парадный двор и на центральную площадь Дукса, тогда и ныне — унылого провинциального городка. Относительно современный замок был построен в стиле классического итальянского барокко, поэтому напоминал церковное учреждение и казармы и пребывал в довольно запущенном состоянии, хотя при нем также имелись охотничий домик и конюшня на сто двад цать лошадей — район был известен как прекрасное место для лесной охоты, с суровой погодой, продолжительной снежной зимой и тяжелой атмосферой из-за запаха добываемого поверхностным способом угля. У ворот возвышался обелиск в стиле барокко со зловещими вырезанными в камне сценами, изображающими ад. Когда Казанова смотрел на падение Дон Жуана в «ад» — в люк на сцене Ностица, — то, возможно, думал, что он сам страдает от собственного варианта «dissolute punito» («наказания распутника») — наказания провинциальным адом за то, что жил слишком на широкую ногу и слишком хорошо.
Джакомо не был единственным несчастным обитателем замка или единственным там человеком с неопределенным статусом. Так, управляющий замка, немец, которого звали Георг Фельдкирхнер (либо Фолкирхер), считал себя более важной персоной, нежели бедный итальянский библиотекарь, и делал жизнь Казановы невыносимой. Еще один слуга, Карл Видероль (Видерхольт) аналогичным образом презирал Казанову за претензии на аристократизм и литературную известность, хотя сам не умел даже читать. Посетители замка Дукc описывали имение как сообщество настоящих чудаков: «здесь жили конюх-еврей, кучер-француз и английские лошади — вы не понимали, в какой стране очутились», и это вгоняло Казанову в уныние. Еще здесь был элегантный, украшенный фресками в духе барокко садовый павильон, через который можно было ходить вдоль расчерченных французских садов, и огромный английский парк, где устраивались конные скачки.
Но библиотекарь неизбежно имел лишь косвенные связи с истеблишментом, предававшимся скачкам, охоте и стрелявшим фазанов. Шум и запах лошадей были повсюду, а питаться, в отсутствие Вальдштейна, приходилось в неприятной компании Видероля и Фельдкирхнера, готовил же им сварливый и бездарный повар. Пища оставалось единственной чувственной радостью, доступной Казанове, но за столом в Дуксе он видел мало хорошего.
Одним из преимуществ Дукса, однако, с точки зрения Джакомо, являлась близость к городку Теплице, ненадолго ставшему на раздираемом войной континенте центром притяжения для искателей удовольствий и курортниц. В 1787 году княжество с большим замком в Теплице, который по-прежнему доминирует в этом маленьком городке, унаследовал Иоганн Непомук Клари-Альдринген. Иоганн был женат на бельгийской принцессе Кристине де Линь, которая, как и ее отец, князь Шарль Жозеф де Линь, бежала от Французской революции. В это время Казанова и подружился с ними в Теплице. Семья де Линь была связана с Вальдштейном через родственников и знала Казанову по Вене и Праге. Замок де Линя конфисковали революционеры, и в конце 1780-х и в 1790-е годы принц тратил значительные суммы на дом своей дочери в Теплице, с огромными роскошными комнатами, и с видом на городскую площадь. Он
