– Откуда вы знаете, что бы мне понравилось, а что нет?
– Конечно, не знаю, просто в коммуне жизнь без всяких скучных условностей, ты делаешь то, что хочешь.
– Поэтому вы и ушли в молодости из дома? – спросила Эрин, едва сдержавшись, чтобы не добавить «когда я была ребенком».
– Я ушла, чтобы быть свободной. – Шеннон откинула назад длинные волосы, и Эрин вздрогнула, узнав этот жест, потому что она сама делала это точно так же. – Я понимала, что не смогу сидеть на одном месте, я бы с ума сошла от такой жизни. Ты знаешь, что в этом мире ни у кого нет никаких принципов? Все просто хотят получать деньги, выполняя скучную работу, а по вечерам идти домой. Люди ни во что не верят.
Эрин так и подмывало спросить, какую же жизнь получила Шеннон в обмен на то, что бросила семью. По ее мнению, старая обшарпанная квартира, треснутые чашки и воспоминания о коммуне, в которой Шеннон когда-то жила, не стоили того.
– Я включу музыку, – сказала Шеннон, видимо, желая снять возникшее напряжение.
– Привет, – раздался из прихожей женский голос, и через несколько секунд на пороге кухни появилась высокая, очень худая женщина с черными кудрями.
– Привет, Кайра, чайник уже вскипел, – сказала Шеннон. – Это Эрин.
– Привет, Эрин. – Кайра прошла на кухню и стала возиться с чаем.
– О, я так люблю эту музыку! – воскликнула Шеннон, когда из магнитофона полилась модная мелодия. В подтверждение своих слов она стала слегка пританцовывать.
– Я дочь Шеннон, – с вызовом заявила Эрин, обращаясь к Кайре. Ей было интересно, как та отреагирует на эти слова.
– Вот как? – удивилась Кайра. – Шеннон, ты никогда мне не говорила, что у тебя есть дочь.
Эрин, как раз собиравшаяся сделать глоток чая, поставила чашку на стол. Значит, Шеннон даже никому не рассказывала о ней. Хотя чего еще можно было от нее ожидать?
– Пожалуй, я пойду, – холодно проговорила Эрин.
– Нет, не уходи, – попросила Шеннон, – давай поболтаем.
Эрин внимательно посмотрела на нее. Похоже, она была для Шеннон просто очередным персонажем, неожиданно затесавшимся в ее беспутную жизнь. Ну поболтают они полчасика о пустяках, и что это даст?
Шеннон долго вращалась в мире хиппи и прочих бунтарей, всегда готовых устроить или антивоенную демонстрацию, или пикет с призывом сохранять деревья. Вещей у Шеннон не было, только плакаты, которые в любой момент она могла свернуть, портативный магнитофон и кое-какая одежда, помещавшаяся в рюкзаке. Бывало, Эрин восхищалась людьми с рюкзаками за спиной, которые отстаивали свои принципы, однако Шеннон во всем этом скорее привлекал образ жизни, чем принципы. Но если все же у нее имелись какие-то принципы, то как же тогда насчет материнской любви? Неужели эти принципы были важнее дочери, которая нуждалась в матери? Может, деревья для нее были важнее, чем дочь?
У Эрин вовсе не было намерения злиться, но внезапно она почувствовала, что злоба буквально закипает в ней.
– Думаю, мы уже обо всем поболтали, – резко заявила Эрин. – Вспомнили все двадцать семь лет. Понимаете, Кайра, я часть той жизни Шеннон, от которой она очень хотела сбежать. Та часть, за которую, по ее мнению, не стоило бороться. Совсем не похожая на демонстрации антиглобалистов или пикеты за спасение деревьев. – Эрин оглядела плакаты с лозунгами на многих языках. «Спасем улиток!» – прочитала она один из них. – Да, моя мать больше интересовалась спасением улиток, чем собственной дочерью. Вот если бы я сидела в раковине или если бы на мне стоял штамп «Собственность Министерства обороны США», вот тогда, возможно, я была бы ей более интересна.
На лице Кайры появилась тревога. Похоже, она повидала на своем веку немало семейных ссор и знала, что в таких случаях лучше всего было бы оставить спорящих одних.
– Все было не совсем так, – абсолютно спокойно возразила Шеннон.
– А как же?! – возмутилась Эрин.
Шеннон пожала плечами:
– Я сама еще была девчонкой, хотела чувствовать себя свободной…
– Свободной от чего? – оборвала ее Эрин.
– Ну как ты не понимаешь? От всяких условностей. – Для Шеннон это было совершенно очевидно. – Я не хотела связывать себя…
– А как же я?! – вскричала Эрин.
Шеннон снова пожала плечами:
– О тебе заботилась мама. Она тебя любила. И я понимала, что тебе с ней будет лучше.
– Но как вы могли бросить меня и не вернуться? Неужели у вас никогда не возникало желания увидеть меня?
– Мама сказала мне, что ты считаешь ее матерью. Они переехали в другое место, где никто не знал правды. Так зачем мне было разрушать все это? Люди, по обыкновению, стали бы задавать вопросы. Господи, я терпеть этого не могу. Приставали бы со всякими «Кто отец?» и все такое прочее… Вот я и сбежала от всего этого.
– Другими словами, сбежали от ответственности.
– Нет, ты неправильно меня поняла.
– Я могу понять, когда молоденькая девушка, испугавшись, бросает ребенка, но я не понимаю, как
