— Дурной знак потому что. Харрисон — твое имя, и негоже, чтобы кто-то еще его носил.
Иисус находит человека по имени. Иначе откуда ему знать, кого искать, и ты целую вечность проболтаешься в космосе. Вот прикольно-то будет. Особенно если врежешься в солнце и сгоришь как тост.
У мусорных контейнеров должны остаться отпечатки подошв, ну типа как от мокрых кроссовок, в которых по луже прошел. Я перед школой посмотрел, но ничего не нашел. Может быть, у убийцы какие-то особенные кроссовки, с гладкой подошвой, без рисунка, а может, у него походка невесомая. Я-то всегда топаю со всей силы, мне нравится смотреть на свои четкие следы. На переменке можно всласть напрыгаться по лужам, особенно если дождь, преподы ведь отслеживают камикадзе, и им плевать, что ты по лужам носишься. Одна лужа оказалась глубоченной, просто класс! А как только я в нее прыгнул, надо мной пролетел голубь и чуть-чуть на меня не нагадил. Не знаю, мой это голубь был или нет, издалека не разглядел. В Англии считается добрым знаком, если на тебя наделала птица. Тут все так думают.
Я:
— Даже если прямо на голову?
Коннор Грин:
— По барабану Главное, чтобы на тебя попало, все равно куда.
Я:
— А если в глаз? Или в рот? И ты проглотишь это дело?
Коннор Грин:
— Все равно к счастью. Говно — это к счастью. Все знают.
Вилис:
— У Гарри, наверное, счастья до усрачки, ужасно счастливый, то-то от него вечно говном воняет.
От его слов у меня глаза налились кровью, как у маньяка. Я бы этого Вилиса размозжил в лепешку, да куча учителей толклась рядом. Пришлось сдержаться.
Дин:
— Не с тобой говорят, ты, лоб в два шнурка. Вали к мамуле копать картошку.
Коннор Грин:
— Ага, топай к своим коровам.
Вилис буркнул что-то на своем языке и кинулся прочь. Прямо по луже промчался, всю игру испоганил. Еще раз меня оскорбит, двину ему по яйцам.
Хорошо бы меня в самолете похоронили. А у мертвого пацана гроб был вполне обычный, вот разве что с эмблемой «Челси». Но все равно круто. Вся его семья ужас как убивалась. В глазах было черно из-за дождя и траурной одежды. Но никто почему-то не пел.
Мама:
— Упокой, Господи, душу его.
Мама прямо вцепилась в меня и в Лидию, не вырваться. Танцевать тоже не танцевали, да тут еще дождь, скользко. В церковь нас не пустили, только родных. А мы все ждали снаружи. Толпа народу, и не видно ни шита. Я заметил оператора с телекамерой. Леди из теленовостей все поправляла волосы. Никак не могла остановиться, возится и возится. Нашла место. А сейчас как начнет трещать, фиг ораторов услышишь. Попросить, чтоб не открывала рот?
Я:
— Интересно, какие песни будут играть?
Парень постарше:
— Диззи Раскала[5], придурок! «Отсоси у жизни».
Другой парень постарше:
— Знакомая песенка, а?
Леди из теленовостей:
— Без грубостей попрошу, мы здесь снимаем, спасибо.
Парень постарше:
— А это видала, сучка!
И притворился, будто достает свою сосиску и показывает ее леди из новостей. А она даже не заметила, уже спиной повернулась. Выделывался, вот и все. Даже нарочно говорил потише, чтобы она не услышала.
Еще один парень постарше:
— Мокрощелка!
В стране, где я раньше жил, некоторым заказывали гроб в форме какого-нибудь реального предмета, любимой вещи покойного. Если леди при жизни только и делала, что шила, гробу полагалось быть в форме швейной машинки. Если мужчина жить не мог без пива, у него был гроб-бутылка. Чесслово! Сам видел гроб-машину, в нем похоронили Джозефа, таксиста. Я как раз отнес бутылки в «Хижину Самсона», возвращаюсь, а одна леди из похоронной процессии как выскочит, как подхватит меня и ну танцевать. Круто было. Все вокруг обрадовались и тоже принялись плясать. Я даже забыл, что это похороны.
Я:
— Ему подошел бы гроб в виде футбольной бутсы. В самый раз.
Мама:
— Тише, Харрисон. Проявляй уважение.
Я:
— Прошу прощения.
Нет, у меня точно будет гроб-самолет, никогда такого гроба раньше не видел. Мой гроб-самолет будет самый первый.
Кровь мертвого пацана уже всю смыло дождем, даже пятнышка не осталось. Тут ничего не поделаешь. Мне хотелось увидеть тело, особенно глаза, как у цыпленка они были или нет, и какая мысль в них застыла. Но когда я продрался сквозь толпу, гроб уже заколотили.
Я потихоньку ускользнул от мамы с Лидией, они даже не заметили. Дин ждал меня на парковке. Мы с ним были разведчики — высматривали, нет ли в толпе чего подозрительного, не вертится ли кто, не переминается ли с ноги на ногу, словно стараясь что-то скрыть. Дин научился этому из сериалов про детективов.
Дин:
— Бывает, убийца приходит на похороны, чтобы поиздеваться над копами. Типа хрен вы меня поймаете, придурки. Встанет себе незаметненько и стоит, ничем не выделяется. Только натянет капюшон на голову, чтобы не отсвечивать. Присмотрись-ка.
Я:
— Капюшоны-то у всех подняты, льет как из ведра.
Правда, капюшонов вокруг, что лодок на море. Особенно в задних рядах. Те, кто был поближе к гробу, кто по-настоящему любил мертвого пацана, под зонтиками стояли, им капюшоны были ни к чему. По-моему, это вдвойне дурной знак — прятаться под зонтом на похоронах. А вдруг угодишь прямиком на тот свет? Одно хорошо: погребение тебе устроят прямо на месте, мухи слететься не успеют.
Дин:
— А может, тут все дело в цвете капюшона? Хотя нет, херня. Думай, думай.
Я:
— Есть! Надо подойти к каждому и пожать руку, а если кто откажется, значит, что-то скрывает. Как это — на похоронах, и отказаться пожать руку в знак поздравления? Точно, тут дело нечисто.
Дин:
— В знак соболезнования, а не поздравления.
Я:
— Ну, соболезнования. Подойти и сказать… как там полагается… скорбим вместе с вами, вот! Пошли!
