что главные деятели анархистов Тригони и Желябов арестованы и только остается захватить еще двух-трех человек, чтобы окончить дело борьбы с крамолою, и что Государь Император и министр внутренних дел совершенно довольны деятельностью полиции. Несмотря на такую веру градоначальника в успешность подавления анархии, многие из нас остались в большом недоумении. Я лично, нисколько не разделяя высказанного нам градоначальником убеждения на основании тех обстоятельств, которые ему постоянно докладывались, счел обязанностью тотчас после речи генерала Федорова поехать к знакомому мне камергеру графу Перовскому, как человеку, близко стоящему к Их Императорским Величествам князьям Владимиру и Алексею Александровичам.
Сообщив графу о кажущемся мне тревожным положении в столице и рядом с этим о непонятном для меня спокойствии моего начальства, я просил графа Перовского доложить великому князю Владимиру Александровичу, что при настоящем кажущемся мне положении дела нельзя ручаться за безопасность Государя. Граф дал мне слово исполнить все в тот же день, но, к несчастью, через три часа двадцать минут мое заявление уже не имело более значения.
На 1 марта приказом по полиции на меня было возложено, независимо от обычных сопровождений Государя, еще наблюдение за порядком у Михайловского манежа. Прибыв к манежу в 11? часов, я разместил наряд полицейских чинов и жандармов по постам и в 12? часа был уже у Зимнего дворца, т. е. тогда, когда граф Лорис-Меликов уезжал из дворца. Войдя вовнутрь подъезда, я встретил министра графа Адлерберга, который в разговоре со мною с грустью отозвался о тяжелом времени вследствие деятельности анархистов. Во время этого разговора мы услышали радостное «здравия желаем» караула на приветствие Его Величества; вслед за сим Государь вышел в закрытый подъезд, поздоровался, по обыкновению, со всеми тут находившимися лицами, сел в экипаж и сказал кучеру: «В манеж через Певческий мост».
По окончании развода Государь вместе с великим князем Михаилом Николаевичем изволил отправиться в Михайловский дворец великой княгини Екатерины Михайловны.
Из названного дворца Государь вышел в два часа десять минут и, садясь один в экипаж, сказал кучеру: «Той же дорогою домой». Проехав Инженерную улицу и повернув на Екатерининский канал, Его Величество поздоровался с караулом от 8-го флотского экипажа, возвращавшегося с развода. По набережной канала кучер пустил лошадей полным ходом, но не успел проехать и ста сажен, как раздался оглушительный взрыв, от которого сильно был поврежден экипаж Государя и ранены два конвойных казака, мальчик-крестьянин и мои лошади. Проехав после взрыва еще несколько шагов, экипаж Его Величества остановился; я тотчас подбежал к карете Государя, помог ему выйти из кареты и доложил, что преступник задержан. Государь был совершенно спокоен. На вопрос мой Государю о состоянии его здоровья он ответил: «Слава Богу, я не ранен». Видя, что карета Государя повреждена, я решился предложить Его Величеству поехать в моих санях во дворец. На это предложение Государь сказал: «Хорошо, только покажите мне прежде преступника». Кучер Фрол тоже просил Государя снова сесть в карету и ехать дальше, но Его Величество, не сказав ничего на просьбу кучера, повернулся и направился к тротуару, прилегавшему к Екатерининскому каналу.
Государь следовал по тротуару; влево от него — я, позади — казак Мачнев, бывший на козлах экипажа Его Величества, за Мачневым четыре спешившихся конвойных казака с лошадьми в поводу. Пройдя несколько шагов, Государь поскользнулся, но я успел его поддержать.
Преступник Рысаков находился от места взрыва шагах в двадцати; его держали четыре солдата, и тут же находился начальник охранной стражи капитан Кох. Подойдя к преступнику, я, по указанию державших его солдат, вынул у него из-за борта на левую сторону застегнутого пальто револьвер и взял от солдата небольшой кинжал с позолотою, который он нашел в левом кармане пальто преступника. То и другое оружие я представил Государю. Узнав, что преступник мещанин, Его Величество не сказал ни слова, повернулся налево (Государь стоял спиной к решетке канала) и медленно направился в сторону Театрального моста. В это время Его Величество был окружен с одной стороны взводом 8-го флотского экипажа, а с другой стороны конвойными казаками. Тут я вторично позволил себе обратиться к Государю с просьбою сесть в сани и уехать, но он остановился, несколько задумался и затем ответил: «Хорошо, только прежде покажи мне место взрыва». Исполняя волю Государя, я повернулся наискось к месту взрыва, но не успел сделать трех шагов, как был оглушен новым взрывом, обожжен, ранен и свален на землю. Вдруг, среди дыма и снежного тумана, я услышал слабый голос Его Величества: «Помоги!» Собрав оставшиеся у меня силы, я вскочил на ноги и бросился к Государю. В первый момент я не мог уяснить себе его положения; Его Величество полусидел-полулежал, облокотившись на правую руку. Предполагая, что Государь только тяжко ранен, я приподнял его с земли и тут с ужасом увидел, что обе ноги Его Величества совершенно раздроблены и кровь из них сильно струилась. Не имея сил держать на руках Государя, уже дышавшего тяжело и потерявшего сознание, я крикнул о помощи. При содействии подбежавших лиц мы понесли Государя к его карете. В это время подбежал только что приехавший к месту происшествия великий князь Михаил Николаевич. Он спросил меня, что с Государем. Я ответил, что от первого взрыва Бог его спас, а вторым взрывом тяжело ранен. В карету оказалось невозможным положить Государя, почему он был положен в мои сани и в сопровождении великого князя Михаила Николаевича отвезен в Зимний дворец. Окончательная потеря моих сил лишила меня возможности сослужить последнюю службу Государю Императору — довезти его до дворца.
АРЕСТ РЫСАКОВА
Из показаний фельдшера Горохова
Когда мы опомнились после второго взрыва, то один из преображенцев с сердцем ударил по голове преступника, которого мы держали, сказав в это время вроде таких слов:
— Вот что вы, мерзавцы, делаете!
На это преступник сказал примерно такие слова:
— Не бейте, пожалуйста, ради Бога не бейте! Что это делается, после узнаете: вы ведь люди темные.
Как только тронулись сани, отвозившие Государя, к нам подошел городовой и сказал, чтобы мы вели преступника в участок, который находится тут же поблизости, на канале, но какой-то офицер сказал, что следует его вести прямо к градоначальнику. Мы поставили преступника на ноги и повели его к Театральному мосту, причем я держал его, как перехватил вторично, а остальные трое больше держали его руки.
Вели мы его посередине улицы, так как и у решетки канала и у стены Михайловского сада было страшное смятение. Еще с момента, когда Государя усаживали в сани, публика в разных местах стала на кого-то накидываться, кого-то бить, и раз кто кого ударит, то на него же накидывались другие и били его; таким образом, пока мы шли к мосту, видели кучи три-четыре народа, где падал один битый, на него падали бившие его, а тех в свою очередь били вновь подбегавшие.
С самого начала нашего движения кто-то ударил ведомого преступника в живот, тут мы стали его охранять, но подбегавшие из публики все-таки подскакивали сзади и ударяли его по спине; преступник не мог оглядываться, так как мы его крепко держали, и постоянно просил, чтобы его не били. Перейдя мост, мы кликнули стоявшего неподалеку извозчика и посадили преступника, не отнимая от него своих рук, и сами также поместились с ним в санях: я — с правой стороны преступника, преображенец — с левой его стороны, а городовой с другим преображением поместились на санях впереди, спиною к извозчику. Тотчас же к саням подскочил с окладистою бородою, по-видимому, кучер и ударил по спине преступника, что повторил несколько раз на бегу, когда извозчик поехал. Тут мы стали кричать, чтобы извозчик ехал как можно скорее, и бивший преступника кучер отстал от нас.
Когда мы привезли преступника к градоначальнику, то нам указали, в какую комнату ввести его. Сюда пришел чиновник в вицмундире и, узнав, где и как пойман преступник, приказал обыскать его. Мы вместе с чиновником стали раздевать и обыскивать преступника. На нем было одето драповое пальто, на шее маленькая косынка серая с синими клетками, кажется, шелковая, затем черные суконные сюртук, жилет и брюки, на ногах ботики, а из белья рубашка, которая по вороту, на концах рукавов и на груди была вышита малороссийским рисунком. На теле был надет suspensorium.[17]
