Бекета задевало, что Катье все еще защищает дьявола. Теперь он знал причину и все же...
– Есть новости? – обратился он к Фладу. Денщик страдальчески вздохнул.
– Да какие новости, полковник? Вдова сидит – не ворохнется. Поди-ка, соснула маленько, пока вы тут об ей хлопочете.
– О противниках не хлопочут.
– Об ком? Это кто ж таки – противники? Кто кажный день в ванне моется?
– Нет, Гарри. Противник – это враг.
– Ну уж, враг! Не, она женщина хорошая. Вона, какого парня воспитала. Смышленый, ласковый и не трус.
– Ладно! – Бекет раздраженно рубанул воздух ладонью. – Что сестра?
Гарри понимающе прищурился, но решил отвечать только на вопросы, а свои соображения держать при себе.
– Энта сучка тоже носу не кажет. Забилася под одеяло и лежит.
– Проклятье! – Бекет ударил кулаком по спинке кровати, и ложе заходило ходуном. – Надо выманить ее оттуда, Гарри. Я слишком близко подкрался к дьяволу. Что, если я найду его там, а любовница кликнет стражников Клода?
Денщик покачал головой.
– Да как ее выманишь? Ставлю в заклад последние штаны – она спит ровно убитая. – Он подошел к кровати, откинул одеяло. – Давайте-ка, полковник, и вы ложитеся. Ежели высунется, так уж я вас подыму. – Он взбил подушку.
Бекет выхватил ее из рук Гарри. Рухнул на стул (ножны клацнули о позолоченную ножку) и подложил подушку себе под спину. Потом придвинул еще один стул, взгромоздил ноги в ботфортах на сиденье и устроился поудобнее.
Сон мгновенно овладел усталым телом, как он ни отгонял его. Где-то в уголке мозга мелькнуло золотое видение.
– Ванны, говоришь, принимает? Гарри закусил губу, чтоб не улыбнуться.
– Ка-ажный Божий день, полковник. Не сумлевайтесь, ваша фламандска вдовушка чиста как голубь.
Руки бессильно повисли, а веки сомкнулись.
– Она не мо... – Он не договорил, погрузившись в сон.
– Какой разговор, полковник, – шептал Гарри, наклоняясь над хозяином и заботливо укрывая его мундиром. – Знамо дело, не ваша! А то б вам спонадобилось платить энтим верзилам, чтоб у ейной двери торчали неотлучно.
И чтоб докладали по два раза на дню. – Он снова затряс головой. – Знамо дело, не ваша. – И тихонько вышел в боковую дверь.
Бекету снилось, что он снова в темнице, один. Где же остальные, безымянные, проклятые, с кем делит он этот ад? Под дверь осторожно пробивается солнечный луч. Должно быть, это в самом начале его плена; год спустя Эль-Мюзир велел перекрыть доступ свету. Дверь отворилась.
Он невольно прикрыл глаза ладонью, но солнце все равно слепило, заливая тесное пространство узилища.
– Ты ранен, – послышался нежный женский голос. Он опустил руку и увидел перед собой золотоволосую обнаженную красавицу, обернутую прозрачной вуалью.
– Нет! – крикнул он, лихорадочно ворочаясь во сне. – Только не ты, Катье! Не здесь! –
Она неслышно подошла к нему. Дверь за ней затворилась, но солнечное сияние не потухло.
– Я пришла исцелить тебя.
Она осушила взмокший лоб, обласкала мягкими заботливыми руками все его израненное, исхлестанное тело. Он задрожал от жажды, от желания. Дремавшие чувства расцветали, пробуждались к жизни.
Он потянулся обнять ее, но она ускользала, таяла в небытии, горестно качая головой.
– Я на все готова ради сына. На все.
Она исчезла, и только ее слова да тонкий аромат волос еще витали во мраке темницы.
– Сильфида! – звал он. – Сильфида! Подумай, что ты делаешь!
В ответ прозвучал гортанный мужской смех.
Бекет вырвался из сна, схватился за шпагу, вскочил на моги. Подушка скатилась со стула, рассеченная надвое. Бслый нежный пух посыпался на ковер.
– Скоро ты забудешь, как смеяться, Эль-Мюзир! Забудешь, как жить. – Бекет раскачивал головой, вытряхивая из нее черный ненавистный смех. – Скоро все это кончится... Гарри! Гарри!
Стояла глубокая ночь. Догорали свечи. Бекет подошел к окну, чтобы дыханием летней ночи остудить покрытое испариной тело и развеять дурные предчувствия от услышанных во сне слов Катье.
Почему она раньше не сказала о сыне? Еще в дороге, когда было время... А теперь? Что изменилось? Ничего. Решение, принятое утром, после бешеной скачки, казалось бессмысленным. Зря он погнал Найала собирать слухи про дедушку Клода. Какой дедушка?.. Какой монастырь? Надо смотреть правде в глаза: он не
