– А вы, я вижу, высоко поднялись, лежа на спине.
– Зато вам так и не подняться с колен, – не глядя на него, ответила Лиз.
– Putain![7] – выплюнул он и вышел, хлопнув дверью.
– Зачем тебе нужен этот недоносок? – спросила она Онцелуса.
Он чуть повел головой, стряхивая капюшон, и ничего не ответил. Черные глаза устремились на нее; она почувствовала, что вся горит.
– Ты можешь один победить армию! К чему тебе жалкая кучка дезертиров, слетевшихся к Рулону, точно мухи к мертвечине?
– Почему ты не сказала сестре, какова новая цена за лекарство для ее щенка? – Его халат соскользнул с плеч и полетел на пол. Он приближался к ней, держа прямо перед собой черное лезвие ножа.
Лиз опрометью бросилась в спальню.
Она пятилась, зажимая рукой горло, пока не наткнулась на свой туалетный столик. Онцелус развязал шаровары и они сползли на пол. Затем взрезал ножом все ее одежды, отшвырнув их. Опрокинул ее на столик, и хрустальные пудреницы и флаконы со звоном посыпались на пол.
Он вошел в нее одним мощным ударом.
– Я должен поставить на колени моего эзира. Он будет молить о смерти, а я откажу ему в этом последнем утешении. Один раз твоя сестра не пустила меня к нему. Теперь я заставлю ее предать любовника.
Столик отчаянно скрежетал по полу с каждым стремительным толчком Онцелуса.
– Нет! – Лиз в ужасе вцепилась ему в плечи. Но бедра се уже начали двигаться вместе с ним, а нутро охватило неугасимое пламя. – О-о-ах! – стонала она, и голова ее металась по деревянной столешнице.
Он все наращивал скорость движений.
– Я снова заманю эзира в Серфонтен, где никто не услышит его криков о помощи. Я хочу насладиться его унижением, испить его страх полной чашей жертвенной крови.
Рывки стали еще яростнее, настойчивее.
– Я не стану его убивать. Я его уничтожу – и плоть, и ум, и душу.
– Нет! – выдохнула она.
Все произошло слишком скоро. Слишком скоро... Пальцы Онцелуса вонзились в ее бедра, и на миг он пригвоздил ее к себе.
– Нет! Нет! – кричала она.
Зловещее шипение была единственным звуком вливающейся в нее страсти.
Он отодвинулся, оставив Лиз распластанной на столике.
– Почему? – всхлипнула она, ощущая дрожь в ногах. – Я не понимаю... – Все внутри сжалось от неудовлетворенного желания.
– Не понимаешь? Разве не этого ты хотела, радость моя?
Она потерла низ живота.
– Но ты ушел...
– Удовлетвори себя сама.
Лиз отвернула голову, слабо перебирая пальцами в воздухе.
– Ты жесток.
– Наоборот, я безмерно снисходителен. Совершенно голый, Онцелус прошел в гостиную и запустил пятерню в вазу с малиной. Потом вытащил руку; по ней струился кровавый сок.
Он столкнул на пол две диванные подушки и уселся, скрестив ноги.
– Ты меня огорчила, – сказал он, поднося пригоршню малины ко рту. – Ты заслуживаешь того, чтобы заживо содрать с тебя кожу.
Лиз остановилась в дверях и неотрывно глядела на обагренную соком руку.
– 3-за что?
– За сестру. – Он языком слизал с ладони малину.
– Я... я ее не видела.
– Лжешь. Я был чересчур добр к тебе. – Он положил в рот оставшиеся ягоды. – И ты перестала бояться навлечь на себя мой гнев. Говори, отчего не сказала сестре?
– Я вообще не должна была втягивать ее в это, – ответила Лиз и спрятала лицо в ладонях. – Она права. Я не сестра ей.
– Ты – моя рабыня, – заметил Онцелус, глядя на нее с пола. – Ты станешь тем, чем я велю тебе стать. Иди ко мне.
На нетвердых ногах Лиз двинулась через комнату; душный воздух так и лип к ее коже.
– На колени! – приказал он, сцепившись с ней глазами.
