Элеонора сложила бесполезный веер, бросила его на кровать – он не давал прохлады и не служил для обольщения – и вышла из комнаты. Что ж, она встретится с ним, если так надо, как ни в чем не бывало, даже небрежно, возможно, заведет с ним легкий разговор… и между прочим скажет ему, что – совершенно случайно! – подслушала странную вещь. Да, кстати, нет ли у него врагов?
Двое безупречно одетых слуг поклонились ей у двери террасы. Другие, должно быть, уже собрались, потому что она долго шла по устланной мягкой травой дорожке, освещенной дрожащим светом редких факелов. Было по-прежнему душно, и она провела пальцами вдоль выреза своего платья, безнадежно пытаясь ослабить его.
– Могу предложить нечто, от чего вам станет прохладней, – раздался слева из темноты голос Д'Ажене, – но я предпочитаю, чтобы вам было жарко.
Она резко остановилась, стараясь скрыть от него свое замешательство.
– Я, скорее, поникла, месье, – ответила она.
Он вышел из тени и, отвесив ей элегантный поклон, остановился рядом.
– Как оранжерейный цветок? Ни за что бы не подумал. – С этими словами он вытащил что-то из кармана. Веер. Ее веер. Должно быть, он послал в ее комнату слугу, чтобы тот забрал веер с кровати, где она оставила его. – Но даже слабый поникший побег можно заставить раскрыть лепестки и… – он медленно раскрыл веер, – расцвести.
Д'Ажене принялся обмахивать ее, но она схватила его за руку, пытаясь остановить. Она сомкнула пальцы вокруг его запястья и почувствовала, как напряглись мускулы, привыкшие к шпаге.
– Нет, прошу вас… – начала она и замолкла. Граф поднял ее руку к губам и поцеловал.
– Скажите «прошу» еще раз, – попросил он, не выпуская ее руки и целуя каждый палец.
– Простите, месье, – сказала Элеонора, отпуская его запястье. – Меня ждут к ужину. – Она повернулась к высокой живой изгороди, откуда доносились приглушенные голоса собирающихся гостей.
Железные пальцы крепко сжали ее локоть.
– И то верно, мадам. – Д'Ажене учтиво кивнул, указав свободной рукой налево, на просвет в кустах. – Только вам туда.
Элеонора с трудом вдыхала тяжелый, душный вечерний воздух. Граф крепко держал ее за руку. Уйти или остаться? Ее следующий шаг может стать непоправимой ошибкой.
Его поцелуй во время прогулки объяснить нетрудно – такие слова, как «украдкой», легко успокоят уколы совести – но то, о чем он просил сейчас…
За кустами раздался взрыв смеха. Совсем рядом развлекался, хихикал и ругался народ: тетушка Женевьева, сплетник Виньи, Рашаны…
Она взглянула на ждущего подле нее графа. Он молчал. В тусклом свете факела его лицо казалось спокойным, будто сгущающаяся темнота была знакома и привычна ему, но в его глазах было трудно что- либо прочесть. Черты его лица странно исказились, словно тысячи коварных, обольстительных демонов смотрели на нее сейчас с каменных колонн.
«Да, кстати, нет ли у вас врагов?» – насмешливо сказал ее внутренний голос. Она вспомнила фальшивый образ темноволосого Балинта. Ей казалось, что путь к возмездию будет легким, но он прямо на глазах превращался в трясину. Однако долг перед семьей был важнее. Она посмотрела на темный проем в кустарнике, куда указал Д'Ажене, молясь, чтобы эта трясина внезапно не оказалась бездной.
Элеонора глубоко вздохнула.
– Вы очень любезны, месье, – сказала она с очаровательной улыбкой.
– Нет. Я очень голоден, мадам, – ответил Ахилл, предлагая ей руку. – Очень голоден.
Путь оказался длиннее, чем ожидала Элеонора. Они молча шли под руку, окруженные пышной, буйной растительностью. Голоса гостей вскоре стихли, и ей начало казаться, что они с графом Д'Ажене покинули мир замка Дюпейре и очутились далеко-далеко.
Тишина была даже приятной. Они шли в ногу, и их тела двигались в едином ритме, словно они исполняли простой деревенский танец под музыку, слышную только им. Впереди показалась стена парка, сложенная из нескрепленного известью камня. В проеме горел фонарь, и на фоне бледного пятна света лес казался еще темнее. Она ожидала, что Д'Ажене остановится, повернет направо или налево и они останутся в саду, но он подобрал фонарь, не нарушая мерного ритма их шагов.
– Как нам повезло, – прошептала она, когда они вошли в лес. Дорожка была по-прежнему хорошо видна, но стала более заброшенной. – Представьте, что садовник – совершенно случайно – по какой-то причине оставил здесь свой фонарь. Такова удача.
– Такова Судьба, – поправил он.
– Ах, – сказала Элеонора. – Как благодарны должны мы быть Судьбе за то, что она послала нам свет. Спотыкаться в темноте было бы так… – она запнулась и искоса посмотрела на графа, – так не по- французски.
Она почувствовала, как напряглись мускулы его руки. Виноградные лозы, аккуратно подрезанные в парке, здесь карабкались по стволам деревьев и свешивались с ветвей. Он резко отбросил одну из них в сторону.
– Темнота не всегда заставляет спотыкаться, – сказал он. Его напряжение прошло, и он накрыл ее руку своей ладонью. – Темнота может манить, мадам. Дразнить.
Он остановился, высвободил руку и закрыл створку фонаря……
– Зрение бывает тираном, – раздался рядом его низкий бархатный голос, – которого следует свергнуть, чтобы насладиться другими чувствами.
– Месье, – хотела возразить Элеонора, но вдруг почувствовала прикосновение его пальцев к подбородку.
