– Я слышал тебя, Боле. Начинай паковаться, – сказал Ахилл.
– Уже начал, месье, – ответил Боле, делая шаг к двери. – Вы говорили, что хотите уехать, когда прибудет курьер. Месье, вы должны пойти и поговорить с ним.
Ахилл поднял одну бровь, услышав от управляющего слово «должны», и увидел, как тот краснеет. Боле наклонился ближе к своему хозяину и, понизив голос, прошептал:
– Прошу прощения, месье, но шевалье наложил определенные… э-э… ограничения на ваш патент. Вам следует поговорить с курьером.
Ахилл почувствовал, как деревенеет его лицо.
– Какие ограничения?
Управляющий шумно глотнул, его голос стал почти не слышен:
– Это… это в связи с Парижем. Кажется, шевалье слышал о… некоторых… о том… что случилось, и поэтому он сказал курьеру, что почтет за честь предложить вам офицерский патент, как и говорил. Но если вы задержитесь…
– Продолжай.
– Если вы задержитесь… – Боле заколебался, нервно облизал губы, потом закончил: – Он вам его не продаст.
– Понятно, – сказал Ахилл. – И сколько времени мне отпущено?
Управляющий помялся, затем ответил:
– До рассвета, месье.
В комнату вошел лакей, ведя к Ахиллу Элеонору. Он поклонился и ушел, а Элеонора вежливо, но отчужденно кивнула Ахиллу, подчеркивая, что они мало знакомы.
– Месье, – сказала она с легким намеком на недоверие в голосе, – вы хотели видеть меня? Я думала, что все долги оплачены.
Боле кашлянул.
– Месье, пожалуйста, – прошептал он, – курьер.
Элеонора застыла. Ахилл почувствовал произошедший в ее настроении резкий переход от живости к покою, так затихает животное, когда чувствует приближение хищника. В ее глазах он увидел черноту, которой не было раньше, и стену.
– Это все, Боле, – сказал Ахилл, и управляющий неохотно кивнул. – Посоветуй курьеру хорошо выспаться. Он будет первым, кто встретит меня утром.
– На рассвете, месье.
– Я буду, Боле.
Ахилл посмотрел на Элеонору. Она побелела как снег.
На какое-то мгновение, не дольше чем взмах соловьиного крыла, Элеонора почувствовала приступ головокружения, заставляющего терять равновесие. Казалось, пол под ней закачался и горящие свечи размазались в полоски света.
– Элеонора? – Голос Ахилла звучал тихо, издалека и нечетко. Она ухватилась за что-то устойчивое и жесткое, и мир сразу же вернулся на свое место.
– Прошу прощения, – сказала Элеонора, отпуская руку Ахилла, в которую она вцепилась. – Я, должно быть, оступилась.
Ахилл нахмурился и накрыл ее ладонь своей:
– Вы стояли на месте.
– Именно поэтому я так сильно и оступилась, – резко бросила Элеонора, отдергивая свою руку.
Ахилл наклонился к ней, его лицо было искусной маской внимательного дворянина.
– Может быть, вы желаете пройти к креслу?
– Нет, благодарю вас, – ответила Элеонора, кивая ему настолько грациозно, насколько она могла. – Я предпочитаю умереть там, где стою.
– Как пожелаете, – заметил Ахилл, хотя его спокойная рука оставалась на ее локте еще долгое время, пока он ее не убрал.
Ахилл засунул руку в карман и достал веер Элеоноры.
– Думаю, вы положили его не туда. Я хочу возвратить его вам.
– Как вы добры, – спокойно ответила Элеонора и взяла веер. Она нервно начала открывать и закрывать его, затем заставила себя остановиться. – Это ваша манера прощаться? – Уголки ее губ образовали легкую улыбку. – А я ожидала, что вы закричите: «Франция жива».
– Вы? – тихо спросил Ахилл. – Как я мог уехать, не увидев вас еще раз после… обещания… сегодня утром?
– Этим утром не было никакого обещания.
– Увы, моя мадьярка, было. Долгое, сладкое, удовлетворяющее обещание.
Элеонора вспыхнула и отвернулась.
