крыльев. Был ли это голос богини Судьбы, раздававшийся рядом?
Он положил кольцо рядом с предыдущим кроваво-красным. Белки глаз Рашана отразили шок – Ахилл заложил не просто кольцо, а все, что оно представляло.
– Очевидно, – хрипло проговорил Рашан, потом откашлялся. – Как… как это неучтиво с вашей стороны, Д'Ажене. Сейчас кто-то собирается потратить даже больше, чтобы нанять этих бандитов снова.
– Никто не наймет этих бандитов снова, Рашан. Маркиз побледнел:
– Вы убили их? Ты ублюдок! Ты знаешь, сколько я потратил…
Ахилл хранил убийственное молчание.
Глаза Рашана расширились – он понял, что сказал.
– Оборот речи, и ничего больше! – выкрикнул он, шаря в поисках своего бокала, словно пытаясь спрятать свою тревогу. Вино, казалось, успокоило его, и он добавил с ноткой неискренности: – Я ничего не имел в виду, уверяю вас, месье. Давайте закончим партию.
Ахилл встал.
– Итак, «благородный» маркиз де Рашан трясется при одной мысли встретиться со мной в поле, но с готовностью нанимает других, менее пугливых.
Багровые пятна злобы поползли по бесцветному распутному лицу Рашана.
– Что в поле? Какое мужество? Что-то не могу припомнить такой щепетильности, когда ты убил моего дядю в его библиотеке! Или когда ты заколол его сыновей в Гранд Салоне, одного из которых ты даже называл своим другом.
Рашан поднялся и посмотрел на Ахилла через стол:
– Тебе повезло, месье граф, что, когда отец твой встретил свой своевременный конец, ты, как известно, был за сотни лиг – или слово должно быть не ублюдок, а отцеубийца?
– Ты, глупый дурак! – визгливо крикнула мадам де Рашан. – Мой муж-идиот ничего не хотел этим сказать, Д'Ажене. Ничего, я клянусь. Скажи ему, ты, слабоумный! У него воспаление мозга, месье граф, вызванное слишком большим количеством вина и долгими ночами, проведенными за чтением всех этих кровавых римских рассказов Тацита.
Позади них раздалось громкое сопение – это Виньи очнулся от своего оцепенения и огляделся.
– Рашан действительно «провел» слишком много ночей, моя дорогая, но, скорее, соревнуясь с Петронием, чем читая Тацита.
– Заткнись ты, сукин сын! Виньи цыкнул:
– Какой язык, моя дорогая. А я тут подумал, что ваш новый парикмахер был так услужливо задобрен.
– Виньи! – проскрипела мадам де Рашан, прикладывая пальцы к вискам.
Ахилл посмотрел на сплетника позади себя: почему он позволил Виньи разрядить ситуацию?
– Вы вмешались, месье виконт, – сказал он скорее тоном наблюдателя, а не приказным. Это удивило его самого.
Виньи в ответ моргнул, затем осторожно подтвердил свое ленивое настроение:
– Кажется, да, месье. Прошу прощения. – Он подобострастно поклонился Ахиллу, потом выпрямился и почесал себя под подбородком. – Имеете ли вы… э-э… в виду вашу быстроту? – сказал он, осторожно подбирая слова. – Я, возможно, был напуган словами, что месье де Рашан остается в живых.
– Вы сейчас упомянули о том, что странно звучит то, что он по-прежнему живой, так ведь? – тихо спросил Ахилл. Крылья Судьбы застучали громче.
– Вы – сумасшедший, – прошептал Рашан. Он повернулся к жене. – Он сумасшедший.
Маркиза схватила карты мужа со стола. Ее сильный присвист был едва слышен:
– Ты, осел! Ради Бога, как ты мог не сдержаться. – Она потрясла рукой перед носом Рашана. – Посмотри, что на столе! Играй!
– Он даже не посмотрел свои карты.
– Разве это о чем-нибудь говорит? – спросила маркиза, хватая руку Рашана и цепляясь за его кольцо. Она проворчала грубое ругательство. – Снимай.
Она стянула кольцо с гербом с пальца Рашана. Он вскрикнул от боли и начал потирать покрасневший палец.
Мадам Рашан бросила кольцо на стол.
– Ваши карты, Д'Ажене.
Внутри Ахилла царило спокойствие. Он заключил пари с самим собой. Если он проиграет, он идет к курьеру и отправляется на войну при первой передышке в грозе. Но если выиграет… Элеонора. Святой Боже, он хотел ее. В сотый раз он клял себя за то, что не овладел ею в гроте.
Если бы он это сделал, разве сейчас он стоял бы возле этого стола, на котором лежало все, чем он был, с рукой, накрывающей карту, которая могла определить его судьбу.
Ахилл едва слышал шум крыльев. Судьба была здесь. Рядом с ним. На обороте карты.
Спасение – или Элеонора.
Маркиза фыркнула:
