– Он гордился своим сыном Дюймом. Гордился тем, что тот обосновался в большом городе. Гордился тем, что его имя попало в газеты.
– Попало в газеты из-за того, что он убил трех женщин?
– Была бы слава, а что это за слава, многим из нас совершенно все равно. Главное, чтобы человек выделился из общей массы.
И Свистун мысленно согласился с ней. Он часто говорил себе, что, если бы Чарли Мэнсона вдруг выпустили на свободу, у тюремных ворот его поджидала бы толпа поклонников и поклонниц, жаждущих получить автограф.
– Фотографию Дюйма Янгера пропечатали в воскресном приложении, – сказала Гранни Ауэрс. -Какой-то писатель сочинил про него целую книгу. С иллюстрациями. Откуда-то из Калифорнии Матту прислали экземпляр. А он выслал по указанному там адресу деньги и попросил прислать ему еще десяток. И один из экземпляров подарил внуку. Как самое настоящее сокровище. Он невероятно гордился этим.
– Мальчик?
– Да нет, я про старого Матта. Но мальчик тоже гордился. И повсюду таскал с собой эту книгу. Колдовал над ней так, словно это была Святая Библия.
– Но если Матт Янгер гордился сыном, то и внуком он, наверное, тоже гордился?
– Нет, этого не было. И он мальчика не любил. Иначе не продал бы его. А он же его продал.
– А почему он его продал?
– С мальчиком были сплошные неприятности, и Матт понимал, что он вот-вот удерет из дому. Так почему бы не заработать на этом немного табаку и виски?
– А вы знаете, кто купил мальчика?
– Это были чужаки.
– Сью-Сью сказала, что, возможно, они были родственниками Янгеров.
– Может, и так. Ничего не знаю.
Бесплатная часть аудиенции завершилась, и Свистун понял это. Он полез в карман, достал бумажник, выудил оттуда двадцатку.
– А мне рассказывали, что вы все про всех знаете, – заметил он.
Ее глаза сверкнули. Она смотрела на двадцатку у него в руках. Он выудил из бумажника еще одну.
– Думаете, все продается и покупается? И я в том числе? – поинтересовалась старуха.
Он присовокупил к двум двадцаткам третью.
– Думаю, можно купить себе немного душевного спокойствия, не причинив при этом никому ни малейшего вреда.
И вновь лицо ее стало на удивление величавым. Мудрым, гордым и безмятежным.
Он понимал, что она артачится, потому что может помучить незнакомца неизвестностью, тогда как, согласившись на сделку, извлекла бы из этого куда меньшее удовольствие.
Он скатал шестьдесят долларов в трубочку, а бумажник с остальными деньгами убрал. И вставил трубочку в слегка подергивающуюся руку старухи.
– Сью-Сью говорит, что она слышала, как мужчину называли мистером Босли.
– Босли – это было имя, – ответила Гранни Ауэрс. – А фамилия у него была Тренчер. Босли Тренчер и его жена Кэт.
– Вы их знали?
– Практически нет, я вам уже говорила.
– Ну, а это-то вам откуда известно?
– Янгер однажды сказал мне об этом, когда кое-чего от меня добивался.
– И вы уступили его просьбе в обмен на информацию, которая не могла вам пригодиться?
Ухмыльнувшись, она разжала руку и показала ему его же собственные шестьдесят долларов.
– Информация – как зерно или орехи. Ею можно запастись и хранить ее, пока не понадобится.
Вот оно как, подумал Свистун, сидя возле жалкой лачуги на склоне холма в Аппалачах и разговаривая со старой женщиной, которая за всю свою жизнь ни разу не была нигде, кроме разве что в Джонсон-сити, да и не хотела никуда ехать, и которая тем не менее демонстрировала образ мыслей и стиль поведения многоопытного политика и хитрющего наркодельца.
– Услуга за услугу? – поинтересовался он.
– Мир на том и стоит, – согласилась старуха.
– А вы случайно не знаете, где живут Босли Тренчер и его жена?
– Чего не знаю, того не знаю.
Глава восемнадцатая
Шарон Аллагэш никогда не танцевала в обнаженном виде, никогда не раздевалась – медленно, целеустремленно и сладострастно – на глазах у оравы мужчин или хотя бы у одного мужика, который не был бы ее любовником.
