О Боже, зачем она сразу помчалась сюда, не спрятав следы своей бессонной ночи? Теперь он будет тешить себя приятной для него мыслью, что из-за него она потеряла сон.
– Я не хочу садиться! И не хочу твоего проклятого кофе!
Не обращая на нее внимания, он наклонился к переговорному устройству.
– А я хочу. – Послышался щелчок, он улыбнулся и начал быстро говорить по-итальянски.
Крессида, кипя от злости, была вынуждена сесть. Еще одна элегантная молодая женщина принесла дымящийся ароматный кофе. Она тайком и с любопытством взглянула на Крессиду.
Стефано взял свою чашку.
– Ты уверена, что не передумала? – спросил он, кладя в кофе полную ложку сахара. – Это эспрессо, твой любимый.
Да, аромат очень соблазнителен, но уверенное заявление Стефано разозлило ее.
– Нет, это совсем не мой любимый кофе. Мне он больше не нравится. Я изменилась.
– Правда? А как ты изменилась,
Если бы этот снисходительный тон прозвучал из чужих уст, он вызвал бы лишь холодную улыбку, но Стефано обладал способностью заставлять Крессиду прежде говорить, а потом уже думать.
– Теперь я сама себе хозяйка, – ответила она.
Он скорчил гримасу.
– Я слышу голос убежденной феминистки.
У нее перед глазами заплясали огоньки.
– Считай так, если тебе нравится. В отличие от тебя я верю в равенство полов.
– Ты ко мне несправедлива, – сказал он с мрачным видом. – А может быть, у тебя слишком плохая память. Кажется, ты забыла, что я разрешил тебе продолжать карьеру.
Его слова, то, как он их подбирал, медленно подогревали в ней злость.
– Разрешил? – воскликнула она скептически. – Разрешил? Ах, как благородно! Да, ты разрешил мне работать, но лишь столько, сколько было удобно тебе. Как только моя работа в какой-то степени помешала твоей жизни, в ту же самую минуту ты предъявил ультиматум.
Он так сощурил глаза, что они стали непроницаемыми щелочками.
– Мы оба явно ожидали от брака иного, – твердо сказал он. – Я не рассчитывал, что моя жена будет работать в одной стране, а я – в другой…
– Но ведь все было не так! – с жаром прервала она его.
Ей хотелось сказать, что работа стала ее единственным спасением, но Стефано никогда и ни за что не понял бы этого. Он никогда не слушал ее в прошлые годы, так почему же он станет слушать ее сейчас? Она с грустью покачала головой.
– Лучше скажи, почему ты решил финансировать пьесу Дэвида? – спросила она дрожащим от волнения голосом.
Он не спускал с нее испытующего взгляда.
– А ты как думаешь?
– Пожалуйста, Стефано, больше никаких игр. Прямой ответ на прямой вопрос.
Он пожал своими широкими плечами, и подобие улыбки появилось на его красивых губах.
– Один из моих знакомых сказал мне, что ты участвуешь в этой… вашей последней постановке. Может, мне доставляет удовольствие наблюдать за твоей игрой…
Неужели он заметил выражение ее лица, наивный пыл, который она не могла скрыть? И неужели это подсказало ему очередной оскорбительный ответ?
– О, cara, не придавай этому так много значения. Ваша пьеса – лишь часть большого культурного проекта, в котором я участвую. Мы решили вкладывать капитал в искусство.
– Неужели?
– Да. Но, естественно, есть и другая причина моего интереса к твоей нынешней деятельности. Интересно, почему это моя жена так стремится получить развод? Уж не появился ли кто в ее жизни? Кто- нибудь, за кого она надеется выйти замуж?
Если бы он знал, как далек от истины!
– Я рада, что ты заговорил о разводе, Стефано.
– Да? Почему это?
– Мы оба знаем, что все кончено, Стефано. – Она говорила торопливо, запинаясь. – Мы живем врозь вот уже более двух лет, и по закону ничто больше не связывает нас и… – Голос ее дрогнул.
– И? – подхватил он, разглядывая ее с безразличием, лениво закинув руки за голову.
– Мне бы хотелось получить развод как можно скорее… Пожалуйста.
Деловое предложение обернулось жалобной мольбой. Его рот скривился в усмешке. Крессида решила, что ей надо продолжать говорить, иначе она могла бы сделать что-нибудь такое, о чем потом стала бы жалеть. Как, например, заплакать.
