Сироп застывает, превращаясь в леденец, вкуснее которого нет ничего на свете. Мама согласна. (Собственно, ей и принадлежала идея поездки.) Ты рассказываешь мне, что на советские праздники на улицах тоже продавались леденцы в виде петушков, правда сделанные из обычного сахара. Дети соблазнялись на ядовито-красные, а родители объясняли им, что коричневые лучше, потому что содержат натуральную карамель, а не химический краситель. И еще повсюду продавались воздушные шарики, наполненные водородом из баллона, с хвостиком, перевязанным бечевкой. И мячики на тонкой аптечной резинке, изготовленные не то из ваты, не то из мятой бумаги и обтянутые конфетной фольгой.
Здорово было бы когда-нибудь сесть и написать вдвоем книгу о нашем детстве. Знаешь, я думаю, что материальная сторона жизни у всякого поколения и в каждой стране своя, неповторимая, со своими маленькими радостями и огорчениями. Несколько недель подряд ты читал мне книгу про доисторического мальчика. Все казалось необычным – охота на мамонтов, шкуры, потухший костер в пещере, суливший гибель всему племени. И все же суть жизни – для всех общая. Написать такую книгу, обнаружив узелки, черты сходства между людьми, выросшими в разное время и в совершенно разной обстановке, но всетаки любящими друг друга. Ведь когда близкие делятся друг с другом воспоминаниями, разве это не означает взаимного духовного обогащения? Правда, я не слишком хорошо владею пером, но на это есть ты с твоим недюжинным талантом журналиста. Ты мог бы приступить к работе прямо сейчас. Подозреваю, как скучно тебе в этой дыре, к тому же без своего угла. Я слышал, что за счет нефтяных денег в России значительно повысилось качество жизни. Укрепилось книгоиздание. Уверен, что и твои книги пользовались бы спросом.
Только не думай, дорогой мой папа, что я уговариваю тебя жить прошлым. Занося его на бумагу, ты творишь настоящее, да и будущее для грядущих читателей. Не хандри, мой милый, лучше прислушайся к моему совету. Кстати, сегодня отправил тебе посылочку из русского магазина. Твои любимые соленые огурцы, охотничьи сосиски, несколько банок шпрот, конфеты «Мишка на севере» и пачка индийского чая со слоном, того, который ты все время привозил из Москвы, и буханка черного хлеба в хорошем воздухонепроницаемом пластике. Не тоскуй, не падай духом – скоро увидимся. Я уже заждался.
31
Обрабатывая попавшие мне в руки материалы, я старался по возможности ничего в них не изменять, считая, что в таком случае они будут обладать более значительной художественной ценностью. К сожалению, сложное душевное состояние авторов приведенной выше переписки не могло не повредить такому простейшему, но необходимому аспекту, как связность повествования. Любому читателю, чтобы не чувствовать себя одураченным, даже из самого залихватского
Для облегчения этой естественной задачи привожу несколько конкретных обстоятельств, имеющих отношение к изложенной истории.
Наш ньюфаундлендский узник, назовем его Иваном, родился, как и я, в 1950 году. Его отец Сергей Свиридов – в 1929 году. Мать его (соответственно, бабушка Ивана), лейтенант НКВД, в 1938 году была осуждена на десять лет заключения в ИТЛ без права переписки. Скончалась 10 ноября 1938 года от острой сердечной недостаточности. Сын, как уже упоминалось, вырос в детском доме в Карагандинской области. Служил в Советской армии в подмосковном городе Химки. Наталья Свиридова, мать Ивана, познакомившись с кротким солдатом в 1948 году в Парке Горького у комнаты кривых зеркал, через два месяца вышла за него замуж. Их единственный сын Иван был исключен с четвертого курса филологического факультета МГУ за распространение клеветнической литературы, содержащей заведомо ложные измышления, порочащие советский государственный и общественный строй. Через год получил повестку в армию и достаточно вежливое предложение уехать за границу. Выбрал второе. Обыкновенная история тех времен, излагать которую в подробностях не стану за ее тривиальностью.
Близко дружил с сочинителем Сципионом, исключенным из университета раньше, но высланным за границу одновременно с ним и по тому же делу. В Риме, перевалочном пункте для эмигрантов из России, собирает на Форуме глиняные черепки. Проливает слезы восторга и умиления в продуктовых лавках. Страдает от тоски по утраченной родине. В качестве окончательной страны назначения выбирает не США, как все, но Канаду, ссылаясь на невозможность дальнейшего проживания в одной из великих держав. Сципион, выхлопотав себе социальное пособие, поселяется в Вермонте, ссылаясь на благотворность этой земли для сочинителей. Сходится с Летицией, живет с ней года полтора. Бросает беременную, процитировав Борхеса: зеркала и совокупление одинаково отвратительны, ибо умножают число живущих. Иван Свиридов делает предложение руки и сердца вернувшейся в Канаду временной жене своего друга (поступившей тем временем в аспирантуру кафедры славистики), которое она со смешанными чувствами принимает. Роды. Счастливый отец перерезает ножницами пуповину. Младенец Леонид радостно кричит.
Далее везде.
Скромный быт четы Свиридовых в обаятельном и почти европейском Монреале (где я и сам прожил больше четверти века). Улочки, парки, наружные лестницы, выстланные джутовой рогожкой – чтобы не поскользнуться. Серые шпили церквей, переоборудованных в кондоминиумы, летом – джазовый фестиваль, зимой – катание на коньках по замерзшему пруду в парке Лафонтен, олимпийский стадион с недостроенной съемной крышей. Трущобная квартирка за двести долларов в месяц, однако с подвалом и задним двором, где на пятачке в пару квадратных метров, расчищенном от щебня и обломков кирпича, выращивается кинза, кресс-салат и маргаритки. Дощатые полы выстланы коврами, удачно подобранными на помойке. Любовь. С милым рай и в шалаше. Ненадежные заработки отца (копеечная эмигрантская журналистика, переводы), стипендия матери. Пособие на ребенка откладывается на особый счет в банке – заплатить за обучение сына в университете. (В конечном итоге хватило на полтора курса.) С определенных пор старый друг Сципион регулярно навещает счастливую чету, к большому неудовольствию мужа.
За десять лет Россия неузнаваемо изменяется. Сципион проводит там по шесть-семь месяцев в году, наслаждаясь долгожданной славой. Впрочем, Иван также пристроился в некую сомнительную фирму и часто бывает на родине. Занятно, что путешествуют они, как правило, в противофазе. Бывает ли в это время Сципион в гостях у Летиции и своего биологического сына – неизвестно.
Мальчику исполняется десять лет. Его происхождение охраняется в семье подобно государственной тайне. Он увлекается первыми компьютерными играми и коллекционированием комиксов. Предмет особой гордости – выпуск 1948, что ли, года, где погибает Супермен. Обошелся в три месяца откладывания скудных карманных денег, нечитанный, в ломком целлофане. Супруга, защитив диссертацию, выигрывает конкурс на должность доцента в далеком и провинциальном Ньюфаундленде. «Наконец-то новая жизнь!» – восхищенно восклицает Свиридов, целуя любимую жену в прядку русых волос, трогательно опускающуюся на ухо. («И никаких Скорпионов», – собирается добавить он, но благоразумно воздерживается, потому что обсуждать эту тему между ними не принято.)
Вылет в Сент-Джонс с парой чемоданов (контейнер с основным имуществом прибудет осенью). Двухэтажный дом на склоне холма с видом на тихую гавань, по которой прямо под окнами высятся, проплывая, величественные белые корабли. Венценосный август, обустройство нового жилья. «У меня никого нет дороже тебя и сына», – шепчет Свиридов жене. Она молчит. Поют дрозды, мерцают скромные звезды, постельное белье пахнет свежескошенной лавандой.
Через две недели в дверь квартиры раздается звонок. Бесценная Летиция с утра ушла в университет. Свиридов неохотно спускается из своего кабинета, где трудится над очередным бизнес-предложением для упомянутой сомнительной фирмы, кажется, по строительству в Москве современного мясокомбината для переработки сибирских медведей в докторскую колбасу. В дверях стоит улыбающийся до ушей сочинитель Сципион. «Самолет из Москвы в Нью-Йорк остановился на вашем богоспасаемом острове на дозаправку, – разъясняет он. – Чем черт не шутит! Уговорил пограничников меня выпустить, благо летел без багажа. Господи, как я по вас соскучился!»
В полутемном магазине подержанных вещей, пропахшем пылью и залежавшейся старой одеждой, Свиридов в свое время за гроши приобрел прекрасный кухонный нож золингенской стали. Знаменитый сочинитель, сидя спиной к нарезавшему хлеб товарищу, стал говорить о том, что и сам бы пожил годик- другой в Ньюфаундленде с его базальтовыми скалами, вересковыми пустошами и дикими зайцами, может быть, снял бы комнатку поблизости, если даже не у них в доме. Недавно наточенный нож перерезал ему горло почти так же легко, как батон хлеба. Полагаю, он даже не успел понять, что произошло.
Прибывшая вечером по вызову Летиции Скорая помощь забрала как труп, так и безнадежно
