христианским.
Впрочем, некоторые христиане предлагали более глубокие объяснения. Св. Августин (354– 430), епископ г. Гиппона в Северной Африке, шел к христианству долгим путем духовных и интеллектуальных исканий, описание которых он оставил нам в своей «Исповеди». Из этой очень личной духовной автобиографии мы узнаём о мировоззрении эпохи, о переплетении религиозной и философской мыслей гораздо больше, чем из любого более раннего христианского сочинения. «Верую, чтобы понимать», – так резюмировал свою позицию сам Августин.[30] Его тончайшие наблюдения над самим собой, в том числе и над своей чувственностью, и в наши дни остаются образцом для создателей автобиографий.
Когда в 410 г. вестготы разграбили Рим, Августин был повергнут в такое же смятение, как и большинство его современников. Однако его знаменитый трактат «О Граде Божьем» был все же не столько реакцией на это, несомненно, апокалиптическое событие, сколько продуманной критикой еще живого язычества и окончательным итогом размышлений о небесном и земном. Слава Рима, как ее традиционно представляли себе и язычники, и христиане, не имеет ничего общего с той славой, которую можно обрести только в Граде Божьем – небесном Иерусалиме, духовном Граде всех истинных христиан (живых и мертвых) и ангелов Божьих. Противостоящий Иерусалиму земной град Вавилон живет не по вере, а ищет лишь мира земного. Единственная цель, которую он преследует в упорядоченном сочетании гражданского повиновения и власти, – согласовать желания людей, стремящихся к мирским благам. А Град Божий (или, вернее, его часть, временно пребывающая на земле и живущая верой) пользуется миром земным только по необходимости – «до тех пор, пока смертное состояние, вынуждающее его к этому, не прейдет». В мире сем два града неразличимо перемешаны, но на Последнем Суде они будут разделены.
Глубокое и тонкое учение Августина на тысячу лет стало питательной средой для католической, а в последующем и для протестантской теологии. В области политической мысли решающую роль сыграло утверждение Августина, что светское, политическое правление и светская власть полезны и даже необходимы для организации христианской жизни здесь, на земле. На практике это учение еще больше укрепляло давнюю традицию христианской церкви – поддерживать светскую политическую власть, существовавшую по крайней мере с тех пор, когда при императоре Константине церковь приобрела особое положение.
Не считая единичных случаев, на протяжении всей своей истории католическая церковь неизменно выступала на стороне власть предержащих; при этом она могла ставить, что и делала неоднократно, вопрос о природе законной власти.
Развитие христианства было сопряжено еще с одним важным условием, абсолютно необходимым для конечной победы, – с признанием и усвоением интеллектуальных традиций дохристианского Римского мира. В противном случае христианство скорее всего так и осталось бы одним из множества мистических культов, распространенных в эпоху Римской империи. В ранней церкви были люди, склонные отвергать римскую культуру как языческую; однако они оставались в меньшинстве. К тому же быстро выяснилось, что просто невозможно отделить серьезную теологическую мысль от существующих интеллектуальных традиций и систем обучения. Поэтому по крайней мере с начала III в. крупнейшие теологи были весьма образованными людьми, которые сознательно использовали языческую риторику, науку и философию для развития христианской мысли и образования.
Однако не всегда это можно было сделать с чистой совестью: разве стремление к классическому образованию не есть суетное тщеславие? В сочинениях св. Августина вновь отчетливо выступают внутренние противоречия христианской образованности; показательно однако, что Августин стремится преодолеть эти противоречия. У неоплатоников он заимствовал учение о «полноте», то есть наполненности мира всеми возможными видами творений: Бог должен был сотворить все, что только можно сотворить, ибо в противном случае нужно было бы предположить, что благость и могущество Божьи ограничены, а это немыслимо. Приняв такой тезис, Августин принял и вывод из него, полагая мир бесконечной иерархией творений – от ангелов до ничтожнейших червей и неодушевленных вещей. Это и было учение о «великой цепи бытия», которое составляло основу западного философствования, по крайней мере до эпохи романтизма в XIX в. В V в. оно позволило Августину признать ценность классического образования, – которое, впрочем, было строго подчинено высшим, религиозным целям человека.
Не все христиане оказались способны отнестись к этой проблеме так же вдумчиво, как великий Благочинный Августин. Император Юстиниан в 529 г. изгнал философов-язычников из Афинской Академии и тем самым фактически прервал тысячелетнюю традицию греческой философии. Но в целом христианская церковь (при том, что она всегда питала некоторое предубеждение к светской культуре) оказалась стражем и хранителем традиций греко-римской языческой культуры. Это сохранение нередко было выборочным, а порой – даже совершенно произвольным. Но сам факт такой культурной преемственности имел огромное значение для Европы: картина ушедшего прекрасного мира, на мгновение возникавшего только в волнующих фрагментах, но достойного восхищения и даже почитания, оказалась устойчивым стимулом для подражания и соперничества. В течение последующего тысячелетия этот образ прошлого вдохновлял европейское общество на самые блестящие культурные достижения. Философская традиция, введенная в христианство Августином и другими отцами церкви, подразумевала, что земной мир хотя бы в какой-то степени существует осмысленно. Дух и плоть, небеса и землю – извечных соперников – западная христианская традиция никогда не разделяла непреодолимой пропастью. Таково было это наследие – весьма беспокойное, но вместе с тем плодотворное.
Как сама природа христианства, так и обстоятельства его распространения в Римской империи способствовали появлению многочисленных ересей. Идея о том, что личное спасение зависит от личной веры, а Бог непременно помогает верующему победить как телесных, так и духовных врагов, порождает убеждение в том, что верующий должен абсолютно полагаться на свою веру. Это убеждение существовало, по-видимому, на всех интеллектуальных уровнях – от искушенных в философии теологов, которых волновала природа Троицы, до простого, неграмотного крестьянина, который просил о Божественной защите от природных и демонических сил, постоянно ему угрожавших. Но что такое правильная вера? Ведь Писание можно толковать самыми разными способами, как, собственно, и поступали теологи той эпохи.
В восточной части Римской империи теологи спорили в первую очередь о природе Христа и о том, каково его сущностное отношение к Богу-отцу. Хотя их рассуждения часто были трудны для понимания, они все равно оставались конечной инстанцией для каждого человека: ведь от того, что представляет собой природа Христа, напрямую зависит личное спасение. Истоки различных теорий и, в еще большей степени, причины их популярности лежали главным образом в области теологии; вместе с тем с ними всегда были связаны другие, более мирские мотивы. Готы и вандалы приняли учение египетского пресвитера Ария, который отрицал единосущность Бога-сына (Христа) и Бога-отца. Сами они, вне сомнения, были убеждены, что их позиция теологически безупречна; но с таким же основанием можно утверждать, что они выбрали учение, объявленное Римской церковью еретическим, только затем, чтобы подчеркнуть свое отличие от римлян. Армяне, сирийцы и египтяне в такой же мере стремились подчеркнуть свое культурное отличие от греков, когда объявляли себя сторонниками других ересей – несторианства (учения о человеческой по преимуществу природе Христа) или монофиситства (учения о чисто божественной природе Христа).
Споры между патриархами Константинополя, Антиохии, Александрии и римскими папами о том, кто должен считаться главой христианской церкви, были связаны, как правило, с теологическими дискуссиями; к тому же эти претензии во многом опирались на симпатии населения больших восточных городов. Такое положение вещей со временем перестало устраивать императоров. Монофиситы, преобладавшие в Египте и Сирии, имели немало сторонников и сочувствующих в столице – начиная от партии «зеленых» на ипподроме
