обладание собственностью стало рассматриваться как абсолютное право, с которым могут быть связаны лишь договорные обязанности. Распространение римского права еще более укрепило этот подход, и обычное право, например в Англии, тоже стало признавать за собственностью абсолютный характер.
Новое отношение к собственности складывалось медленно, но было чревато весьма существенными последствиями. Поскольку стоявший во главе государства суверен не мог более рассчитывать на военную поддержку, проистекавшую из отношений вассалитета, он стал нуждаться в дополнительных рычагах власти и прерогативах по отношению к своим подданным. Особенно важны были притязания королевской власти на неограниченное право вводить налоги. Подданные со своей стороны всячески стремились лишить короля таких прав или по крайней мере ограничить их и поставить под свой контроль. Не удивительно, что именно с этого времени появляются многочисленные концепции «абсолютной» королевской власти и столь же многочисленные теории, объясняющие, почему король должен получать согласие подданных на введение налогов; это согласие должны были давать представительные собрания.
К XVII в. понятие собственности как абсолютного права столь прочно укоренилось в общественном сознании, что на нем стали основываться все политико-философские учения, и каких-либо иных представлений о собственности уже не существовало. Даже социалисты XIX–XX вв., критиковавшие нравы частнокапиталистического общества, в основном сохранили за собственностью ее абсолютный характер и стремились лишь «сдвинуть стрелку» с показателя «собственность частных лиц» на показатель «собственность государства».[101]
Города и торговля
Резкое сокращение населения повлияло не только на сельскую жизнь, но и на ремесленное производство и торговлю. Даже при отсутствии точной статистики городского населения мы во многих случаях можем судить об упадке городов по картам XV в. Городские стены, которые в XIII в. «лопались по швам» и постоянно удлинялись, стали «велики» и окружали пустынные пространства.
Общий объем производства и, соответственно, торговли тоже упал. До эпидемии Черной смерти флорентийские суконщики производили от 80 до 100 тыс. отрезов ткани в год. В 1378 г., во время плебейского восстания, флорентийские ткачи потребовали от своих работодателей установить минимальную норму производства в 24 тыс. отрезов. В Англии экспорт шерсти (необработанная шерсть и сукно) упал с 30–35 тыс. мешков в начале XIV в. до 25 тыс. сто лет спустя. В Ипре (Фландрия) в то же время производство ткани составило 15 % от того, что производилось в начале XIV в. Экспорт вина из Бордо уменьшился более чем вдвое по сравнению с временами до эпидемии. Иными словами, там, где мы имеем точные данные, почти в каждом случае обнаруживается близкий уровень падения производства.
В связи с упадком или стагнацией торговли и неясными перспективами на будущее купцы и производители стали предпринимать меры предосторожности. Они объединялись в компании, подобные английской «Шерстяной компании», целью которых было уменьшить внутреннюю конкуренцию и устранить внешних конкурентов. Подобные компании требовали от властей гарантированных привилегий и поддержки (в случае необходимости даже военной) против иностранных соперников. Как правило, власти охотно шли навстречу таким требованиям, поскольку взамен могли получать ссуды от компаний и вводить налоги на их деятельность. Тем самым коммерческие интересы впервые стали играть такую же роль в отношениях европейских монархий, какую они уже долгое время играли в отношениях итальянских и немецких городских республик.
У городских ремесленников было свое готовое средство для уменьшения конкуренции – ремесленные цехи. Во многих городах они существовали с XII в., но обычно представляли собой добровольные объединения для организации совместного досуга и празднеств. Теперь эти объединения стали использовать для того, чтобы ограничить доступ к той или иной профессии, лимитировать число мастеров и уменьшить конкуренцию путем регулирования цен, а порой и качества продукции. В результате такой политики ограничений некоторые производители стали переезжать из городов, где господствовали гильдии, в сельскую местность.
Все эти процессы повлекли за собой рост социальной напряженности: усиливались противоречия между мастерами и поденщиками – квалифицированными работниками по найму, у которых не было шансов получить звание мастера; между работодателями, теперь нередко жившими в сельской местности, и их неорганизованными работниками; между городом и сельской местностью. Всему этому сопутствовали повсеместное недовольство увеличением государственных налогов и ненависть к разнузданной солдатне королей и принцев. В 1358 г. крестьяне Иль-де-Франса и значительной части Северной Франции поднялись в яростной жакерии – великом восстании простолюдинов («жаков») против бесчинств, грабежей и убийств, чинимых солдатами английских и французских королей; к восставшим вскоре присоединились жители Парижа.
И все же конец XIV в. и XV в. отнюдь не были временем беспросветного упадка ремесленного производства и торговли, равно как и сельского хозяйства. Весьма часто новые производства (шелкоделие, обработка кожи, металла и стекла) компенсировали упадок прежних ремесел. Все большую роль играли льняные ткани как альтернатива шерстяным. Зависимые крестьяне швейцарского монастыря Сен-Галлен издавна ткали их для себя и для своих господ, монахов. В конце XIV в. они начали производить эти ткани на экспорт, а местная деревня превратилась в центр льняного производства. Жизнеспособность заморской торговли нашла отражение в развитии кораблестроения. Еще в IX в. византийцы усовершенствовали арабские дау, ходившие по Индийскому океану, прототипом которых были, вероятно, китайские джонки, и на их основе стали строить корабли с так называемым «латинским» парусом, способные ходить против ветра. В результате дальнейшего развития этой конструкции появились венецианские и генуэзские двух– и трехмачтовые суда, которые возили крестоносцев в Левант и индийские специи в Италию. В XIII в. эти суда вновь усовершенствовали с учетом конструктивных элементов больших североевропейских морских ладьей, оснащенных прямыми парусами. Так появился новый тип корабля, каррака, снабженный и косыми «латинскими», и прямыми парусами; по сравнению с более ранними, такая конструкция оказалась самой эффективной и послужила непосредственным прототипом завоевавших мир португальских и испанских каравелл Колумба и Васко да Гамы. На таких кораблях, к тому же оснащенных еще одним китайским изобретением – магнитным компасом, можно было плавать во все концы мира.
В европейских водах интенсивность судоходства вполне могла возрастать даже и в период экономического спада – в столетие, последовавшее за Черной смертью. Показательно, что итальянцы перестали ждать импорта английской шерсти и фламандских тканей, а сами стали ежегодно посылать флотилии в Саутгемптон и Брюгге. Столь же показательно, что англичане перестали поставлять необработанную шерсть во Фландрию. С конца XIV в. они начали расширять собственное производство тканей. Королевские налоги на экспорт шерсти, быстрые реки Йоркшира и Котсуолда, холмистой местности к западу от Оксфорда, приводившие в движение сукновальные машины (эту технологию, вероятно, завезли в Англию фламандские переселенцы), и в первую очередь перспективы больших доходов – все это способствовало развитию английского производства шерстяных тканей. В свою очередь английским купцам приходилось совершать далекие поездки, чтобы продать ткань, и неизбежно вступать в конкуренцию и даже открытое противостояние со своими торговыми соперниками. В первой половине XV в. они успешно соперничали на Балтике с Ганзой (купцами Ганзейской лиги Любека и других городов Северной Германии), но в середине века, лишившись в результате войны Алой и Белой Розы поддержки властей, были вытеснены с Балтики и смогли вернуться лишь почти сто лет спустя.
Сто или даже сто пятьдесят лет после Черной смерти оказались эпохой, когда экономическая жизнь Европы во всех отношениях была менее активной, чем в предшествовавший период; тем не менее речь не
