Святом Граале, ни о ваших отцах, кроме того, что они ненавидели друг друга. О тебе она тоже ничего не знает, милорд, как и о твоем предназначении. Ничего об испытаниях душ тех, кто был Хранителем сокровищ, ничего о самих сокровищах, которые оберегает все эти годы, не подозревая об этом.
Фальк изобразил улыбку, приподняв один уголок рта.
– И, должен сказать, это кажется, мне несправедливым. И даже опасным.
Глава 7
Гвин на цыпочках спускалась по извилистой лестнице в господские комнаты. При этом сердце ее билось где-то в горле. Она никого не встретила. Возле покоев лорда часовые не были выставлены. Должно быть, Язычник счел свою угрозу достаточным основанием для того, чтобы предотвратить неповиновение.
Дальнейшее ее путешествие через холл, предварявший вход в комнаты лорда, не столь давно принадлежавшие ей, вызвало такое сердцебиение, что никакой лекарь не смог бы его умерить.
Когда наконец она толкнула дверь во внутренние покои и обнаружила, что комната пуста, она вздохнула так глубоко, что кошка, свернувшаяся на кровати, недовольно замяукала, пробудившись от сладкой дремоты.
– Очень жаль, что тебе подобные не знают его гнева, – пробормотала она.
Неужели у Язычника есть кошка?
Но она и в самом деле была – с рыжими ушами, пушистой шерстью и длинными когтями. Кошка посмотрела на Гвин своими синими раскосыми глазами, потом зевнула и вытянула лапу, будто приветствуя гостью. Гвин подавила желание погладить пушистую головку, а вместо этого повернулась к гобелену, который, слава тебе Господи, висел на месте.
Она отодвинула ткань гобелена, нащупала ручку потайной двери и спустилась во мрак.
Она могла поскользнуться на влажном булыжнике, но крепко держалась за стену и ей удалось спуститься благополучно. В подземельях замка царил мрак, а стены были липкими и влажными, и тишина царила как в могиле.
Она поспешила в комнату. Висячий замок был открыт, пасть дракона зияла, будто замерев в молчаливом крике. Она тихонько окликнула, принца, и дверь слегка отворилась, образовав щелочку. На нее смотрело бледное личико Дункана, освещенное пламенем короткой толстой свечи, которую мальчик держал в руке. Она вошла и огляделась. Принц, был неподвижно распростерт на соломе.
– Как он?
– Не могу сказать точно, миледи, но я так плотно завернул его в одеяла и меха, что, если чихнет, его прошибет пот. Но, миледи, – голос мальчика упал до шепота, – его недуг зашел слишком, далеко.
– Да, – ответила Гвин, стараясь говорить непринужденно и теребя при этом кайму своих юбок, – но ему надо держаться. И нам тоже.
– Нам это легче, потому что нас не сразили лихорадка и уныние. Боюсь, что ему не продержаться долго. Он ближе к смерти, чем к жизни, и это правда.
Она опустилась на колени возле распростертого тела принца. Неужели правда? Правда, что некоронованный король, находящийся на ее попечении, может умереть любой ночью в самое ближайшее время? И неужели фиц Эмпресс, грабящий и разоряющий страну, пронесется по ее острову как огненный смерч, не встречая сопротивления?
Нет, пока она здесь, в «Гнезде». Нет, пока сердце посылает кровь и та бежит по ее жилам. Нет, если она и в самом деле дочь своего отца.
Нет, если она хочет использовать этот последний шанс искупить свои былые грехи.
– Он что-нибудь говорил?
Ее поднятая голова оказалась освещенной клинообразным пламенем свечи, горевшей в руке Дункана.
– Нет, ничего такого, что имело бы смысл, миледи, – ответил мальчик, бросая обеспокоенный взгляд на Эсташа. – Он только стонет и тянется к небесам, будто отсюда видит там кого- то.
Каменные своды были мрачными и темными, но тюремщик находился намного выше, и даже теперь его стопы попирали священные покои ее отца и он приказывал жонглерам творить свое волшебство, а арфам играть в предвкушении пира в ознаменование победы.
А в ее подвалах скрывалась жертва его неправедных действий.
Конечно, королю Стефану уже стало известно, что Гриффин взял замок, свой дом. Но король должен был прислать ей весточку, свои распоряжения. Идо этого момента ей надо было продержаться.
– Держи его в тепле и покое, – сказала она со вздохом, вызванным видом своего юного слуги. – И береги себя, Дункан. Боюсь, здесь очень холодно.
– Конечно, я все сделаю, миледи, – сказал он.
Да разве мог кто-нибудь из отважных мужчин быть более верным, чем этот сын пастуха, скрывающийся в подвале замка?
Она похлопала Дункана по плечу, пообещав принести одеял, и принялась растирать ему руки, согревая. Возможно, скоро Стефан будет править от имени Генриха, как поговаривают некоторые, и, возможно, это случится уже в следующем месяце, но Эсташ будет однажды призван на трон своими баронами и лордами, которые поднимутся все как один, когда он наконец выйдет на ослепительный свет дня.
А до тех пор, решила она, опуская голову, ему требуется покой.
Она повернулась и заскользила вверх по лестнице. Теперь ее не смущала темнота, потому что она больше не смотрела, куда и как ступает. Ее мысли были заняты другим: картинами и образами реальной жизни, далекими от темного подземелья.
Не задумываясь, она взобралась по лестнице, оказалась на верхней площадке и подняла щеколду. Дверь распахнулась. Одним легким движением головы она приподняла гобелен.
За ее спиной дверь захлопнулась, а гобелен опустился на место, закрыв стену. Гвин наклонилась оправить кайму юбки, попавшую ей под ноги, а когда подняла голову, встретилась взглядом с Гриффином Соважем.
Глава 8
– Боже милосердный! – воскликнула она, отступая и прижимая руку к груди. – Что ты здесь делаешь?
Он сделал шаг в комнату, и шаг этот был настолько длинным и размашистым, что ей показалось, будто он мгновенно очутился рядом с ней, хотя на самом деле все еще стоял в десяти футах от нее. Сейчас он уже избавился от большей части своего снаряжения. На нем под кольчугой были только нижняя сорочка и стеганая нижняя куртка гам-бизон, облегающая мускулистое тело. Волосы его были длиннее, чем год назад, и казались слегка влажными после купания или верховой езды и прилипали к сильной и прямой как колонна шее. Она отступила еще на шаг. Он же шагнул к ней.
– Думаю, мне следует задать тебе точно такой же вопрос.
– Я просто… смотрела комнату.
Она дотронулась до края гобелена, прикрывавшего вход в донжон, и тотчас же убрала руку.
Его взгляд метнулся к гобелену, а потом он медленно оглядел всю ее фигуру, будто пробуя ее на вкус и не понимая, каков он.
– И что ты нашла?
– Ничего, – ответила она ясным и твердым голосом. – Знаю, что не должна быть здесь. Сейчас уйду…
Он захлопнул ногой дверь.
– Останься.
– Мне надо идти.
Она почувствовала, что ноги ее не держат, и прислонилась к стене.
По лицу его медленно расплылась чувственная улыбка.
Он провел пальцами по щеке, привлекая тем самым внимание Гвин к своему квадратному подбородку и рту, улыбка которого была способна исторгнуть у нее крик, если бы это продлилось чуть дольше.
– Мне пора.
– Останься.
Гвиневра снова сделала шаг назад. Он снова бросил взгляд направо, на гобелен. Сердце ее бешено заколотилось. Еще минута, и он узнает, что под ним.
– Я не вижу своего гардероба. – Она жестом указала на место, которое прежде занимал платяной шкаф. – Он исчез.
– Он был твоим?
– Чьим же еще?
Она прошла на другую половину комнаты, стараясь держаться подальше от гобелена.
– Я думал, твоего отца, – предположил он.
Старая знакомая боль сжала ее сердце.
– Он любил этот старый шкаф. Ты заметил резьбу на нем? Легенда говорит, что он принадлежал Вильгельму Завоевателю, но отец всегда фыркал, когда об этом упоминали. Ему просто нравилось искусство мастера, который украсил его резьбой.
– Если хочешь, я верну его на место.
– Думаю, для трапезы все готово? Ты отдал распоряжения?
– Ты могла бы спуститься и сама позаботиться обо всем, – сказал он.
Да, конечно, она могла бы, но была занята другими дел’Ами.
– Тебя не лишали этого права.
– Не лишали?
Он развел руками:
– А зачем?
В самом деле! Она присела на выступ стены под окном.
– Верно, Язычник, я не…
– Мое имя Гриффин.
Она собралась с сил’Ами:
– В прошлом году ты был для меня Язычником. И твои люди звали тебя так.
– Но не моя будущая жена.
– О!
Он долго смотрел на нее, потом сказал:
– Есть худшие вещи, чем тоска по отцу, когда он умирает, Гвин.
– И что же это?
Он поднял руки:
– Разорение, страны и вражда между баронами, голод и нужда вассалов. И многое другое.
Она с трудом перевела дух:
– Да. Ты прав.
Они снова долго молчали. Потом Гвиневра вдруг сказала:
– У нас тоже трудное положение, Гриффин. У нас нет семян.
Он заморгал:
– Семян?
– Да, их едва хватит, чтобы засеять поля к зиме, и, уж наверное, не хватит на весну.
Он смотрел на нее спокойно и слушал внимательно.
– На продажу не осталось ничего. В Эверуте ничего нет. Войны продолжались слишком долго, лето оказалось засушливым. И то, что осталось здесь, на севере, едва ли заслуживает внимания.
– То, что осталось, принадлежит моему наследственному дому, дому моих предков, – сказал он, и голос его завибрировал от гнева, хотя он говорил тихо. В нем таилась такая угроза, что отпугнула бы и разъяренного быка. – Я здесь родился.
Их взгляды замкнулись друг на
