Адресованные его матери.
Кристиан Соваж писал своей жене Алиеноре, известной всем под именем Элли.
Значит, отец Гвиневры сидел у огня, читая эти письма ночь за ночью. Любовные письма Кристиана Соважа, адресованные его любимой жене, в которых он сообщал ей о своей любви к де л’Ами. До того как все рухнуло.
Возможно, де л’Ами раскаивался после всех этих лет? Возможно, раскаяние сокрушало его душу, когда он сидел в темноте у огня?
Пальцы Гриффина сжали край пергамента. Ему пришлось приложить усилие, чтобы заставить их расслабиться. Какая удача, что в последнем письме речь шла только о сокровище. Тогда пришел конец любви. Они нашли сокровище. Или им его отдали. И все же это случилось. Наследник Карла Великого в лице его отца наложил лапу на какую-то часть сокровищ, хранившихся в Святой земле. И теперь его кровь бурлила в жилах Гриффина, заставляя его желать этого сокровища со страстью, граничившей с отчаянием. Как и его отца. Как и отца Гвиневры.
Он рывком поднялся на ноги.
– Куда ты? – воскликнул потрясенный Алекс.
– К Гвиневре.
Он распахнул дверь и вышел.
Гвин была внизу, в своем розарии. Она бродила между кустами роз, между рядами подстриженных колючих веток. Вечер был пурпурным и холодным, но она не замечала этого. Ей надо было успокоиться, избавиться от нервной энергии, пока не вернется Гриффин и пока она не расскажет ему правду. И от этой мысли у нее кружилась голова и она испытывала одновременно облегчение и страх.
Скоро ворота закроют на ночь. Она услышала крики стражей, оповещающих крестьян в деревне и в полях. «Домой! – кричали они. – Ворота закрываются. Тушить огни, и домой».
Она встала на колени перед длинной рабаткой роз и осторожными движениями воздвигла холмик земли вокруг корней растения, уплотняя землю ребром ладони. Скоро образуются бутоны на кустах роз, цветущих дважды в год, как раз перед Святками.
Оставалось с нетерпением ждать этой красоты, когда кругом царили мрак и холод.
На сад пала тень. Гвин подняла голову. Над ней возвышалась высокая поджарая фигура в латах. Гонец. На нем не было никаких знаков отличия, ничего, что позволило бы выделить его среди остальных.
– Леди Гвиневра?
Сердце ее забилось чаще. Она кивнула.
– У меня есть кое-что для вас. Она поднялась на ноги:
– Что это? Кто вас послал?
– Мне приказано отдать вам это.
Он выбросил вперед руку. Защищавшая руку броня доходила почти до запястья. На его ладони покачивался маленький кожаный мешочек.
Она спрятала руки за спину:
– Что это?
– Не знаю, миледи.
Он оглянулся:
– Мне пора.
Она не сводила глаз с мешочка. Только одно лицо могло посылать ей тайные послания.
Она выхватила мешочек из рук гонца.
– Что, если бы здесь оказался мой муж? – спросила она резко, не скрывая своего гнева и смущения.
Его мрачные глаза встретились с ее взглядом:
– Мне говорили, что вы еще не обвенчаны.
К щекам ее прилила кровь.
– Если бы поблизости оказался лорд Гриффин, миледи, я дал бы вам вместо него это.
Появился другой кожаный мешочек из сумки, притороченной к его бедру. Он передал его ей и поклонился.
– Миледи.
И исчез. Их встреча и разговор продолжались не более минуты. Гвин не сводила глаз с двух мешочков и сначала открыла первый.
«Гвиневра! Шлю тебе, дорогой друг, множество пожеланий ввиду твоей приближающейся свадьбы! Кнесчастью, я не смогу приехать. Дражайший Стефансон болен и никогда не сможет ездить верхом. Но ты его знаешь – он ведь всегда был хворым!
Прошло так много времени с момента, когда мы разговаривали в последний раз. Мне не хватает наших коротких разговоров, и я никогда не забуду о наших долгих беседах в твоем розовом саду. Я так ясно припоминаю твои слова. Я верю, что они не изгладятся и из твоей памяти. Шлю тебе свою самую нежную любовь, дорогой старый друг!
Эллсперет».
Гвин никогда не знала никого по имени Эллсперет.
Дрожащей рукой она приоткрыла другой мешочек и вытряхнула из него легкий матерчатый узелок. Она развернула ткань, и из нее высыпалась дюжина сухих розовых лепестков.
Глава 21
Они лежали распростертые на постели, тяжело дыша. Гриффин играл ее локоном, приподнимая его, пропуская сквозь пальцы, потом выпуская и позволяя ему упасть. Через минуту она перекатилась на живот и посмотрела на него.
– Нам так и не удалось поговорить.
Он ответил слабой улыбкой:
– Нам и не надо говорить чаще.
По ее телу рябью пробежал смех:
– А я думаю, что мы разговариваем не слишком часто.
– Я так не считаю.
Она улыбнулась и провела пальцами по его подбородку. Он перехватил ее руку и поцеловал пальцы.
– Это все, чего я хочу, Гвин.
Она широко раскрыла глаза и жестом указала на матрас:
– Этого? Неужели это все, чего ты хочешь? Не разговора?
Он ответил улыбкой:
– Мне не много надо. Семья, урожай, дети. Bien?
Она поцеловала его в шею, пряча глаза. Он пристроил палец в нежное и теплое местечко у нее под подбородком и поласкал его. Она подняла голову и слабо улыбнулась:
– Я хотела иметь детей с того самого времени, как сама еще была ребенком. Только никогда не знала…
– Не знала чего?
Она покачала головой.
В жаровне слабо теплились угли. Всходила луна, но ни он, ни Гвин не хотели закрывать ставни. Он натянул меховое одеяло на ее изящные плечи. Ее рука покоилась у него на груди, и она бессознательно поглаживала его.
– А ты, Гриффин, о чем ты мечтал в детстве?
Он скрестил руки под головой:
– У меня в детстве тоже была мечта.
– Какая? Должно быть, о чем-то важном?
Он привлек ее ближе к себе.
– Мы оставили «Гнездо», когда мне было восемь лет. И я мечтал лишь о возвращении домой, будто это могло все поправить. Но, конечно, это были ребяческие мечты. Наше прошлое – как наша тень. Оно повсюду следует за нами.
В неверном трепетном пламени свечи она наблюдала за ним.
– Я хотел, – продолжал он, опуская глаза и встречая ее взгляд, – чтобы моя жизнь обрела новый смысл.
Она приподнялась поцеловать его в подбородок:
– Верно. Так и должно быть.
– А иначе мы обречены.
Минутой позже она задала вопрос, который он, должно быть, и хотел от нее услышать:
– А что это было, Гриффин? От чего ты хотел освободиться? Что должно было окончиться по возвращении домой?
Он пристально смотрел на кобальтово-синие простыни между столбами кровати:
– Я хотел освободиться от дурной славы моего отца. В Нормандии он считался проклятием. Матери пугани им своих детей.
– Боже милостивый!
– Думаю, хуже всего приходилось моей матери.
Мать Гриффина была тихой, неразговорчивой и мало что могла сделать, чтобы защитить себя или сына. Долгие годы любовь Гриффина к ней была подлинной и в то же время пронизанной невольным презрением.
Но все это было в прошлом. Его отец был мертв уже тринадцать лет, и мать тоже.
Теперь душа Гриффина могла освободиться от кошмаров прошлого.
Он был почти погребен под неосуществимыми желаниями, но теперь вынырнул к свету и нашел Гвин. Он пришел к ней, за ней, что бы там ни крылось у нее внутри. Она сумела поднять его из бездны, из грязи и неразберихи.
– Расскажи мне о себе, Гвин.
Ее голова на подушке пошевелилась:
– О чем?
– О чем угодно.
Она тихонько рассмеялась и приподнялась, опираясь на локоть, чтобы видеть его лицо.
– Я совершенно уверена, что все рассказала о себе год назад, когда ехала на твоем коне. Ты или был слишком усталым, слушая меня, или просто все позабыл, а это значит, что повторяться нет смысла.
Он перекатился на другую сторону кровати и снова потянул ее к себе так, что их соединенные объятиями тела образовали жаркую дугу.
– Ты вспоминаешь, что хотела иметь детей, когда сама была ребенком, Гвин, а я вспоминаю, что желал тебя, едва став мужчиной.
Она уютно свернулась возле него:
– Когда ты был мальчиком, ты меня не знал.
– Я грезил о тебе.
Глава 22
На следующее утро Гриффин вместе с Арманом, архитектором и бригадиром каменщиков, поднялся на стену замка. Энергичный француз указывал на ближайшую к ним угловую башню.
– Проблема, милорд, заключается в том, что она квадратная. Видите? Это плохо!
Он рубанул рукой воздух.
– Лучше было бы, если бы она была круглой. Тогда для ваших лучников не оставалось бы слепых мест. Посмотрите на эти стены, – продолжал он доверительным тоном, показывая Гриффину чертежи, выполненные на пергаменте. – Видите, милорд? Ведь это просто. Надо построить еще одну башню напротив этой.
Он снова указал пальцем где.
Гриффин кивнул. Порыв холодного воздуха пронесся над стенами. Пергамент в руках архитектора затрепетал под ветром.
– Еще один барбикан[8]?
Арман кивнул:
– Еще одна зона для стрельбы. А также бойницы для стрел. Я сделаю их крестообразными. Это обеспечит большую гибкость. Надо изнутри их расширить, чтобы ваши лучники могли сидеть в амбразурах. Вашим мальчикам это будет удобно. А сверху мы построим переходы. И – вуаля!
Он обратил свое довольное лицо к Гриффину и усмехнулся.
– Ведь все так просто. Nоn?
– Но ведь это дорогое удовольствие. Арман развел руками и осклабился:
