– Этот Сабоден, что сидел напротив нас, – спросил я Сакселя, – он действительно коммунист?
– Да.
Я был этим наивно удивлен. Поделился удивлением со своим спутником.
– Вот еще, что за мысль! Почему бы одному коммунисту не зайти к одной графине? Почему бы двум коммунистам не зайти к одной графине? А почему бы и не дюжине? Это могло бы шокировать только реакционера.
– Графиня – коммунистка?
– По средам, четвергам и субботам. По воскресеньям она слушает проповедь одного священника- еретика, а в остальные дни принимает теософов и разных прочих сектантов, наших врагов. Вчера, например, приходил Эдуард Сальтон.
– Вы прямо ненавидите этого человека!
– Что меня раздражает, так это видеть влюбленного в нее Англареса.
– Разговор чуть было не принял дурной оборот из-за того толстопузого.
– Интересно, почему она пригласила этого мерзавца вместе с нами?
– А кто он?
– Литератор. Тоже коммунист. Но он не хочет допустить, что и мы могли бы быть коммунистами. Он считает, что наши принципы не совпадают с его принципами. По существу же, это вульгарный материалист. Во всяком случае, подлец. Он распускает множество слухов на наш счет.
– Действительно, Саксель, вы все еще не в партии?
– Нет. И Англарес тоже. Мы предпочитаем выжидать. Коммунисты надеются наладить прямую связь с Москвой.
Он добавил:
– Не рассказывайте об этом никому. Об этом никто не должен знать.
– Кому же я стану рассказывать? – Хотя бы Ж.
– Я уже несколько месяцев его не видел.
– И правильно делаете. Еще один ограниченный человек. Он ничего не видит дальше проблем с зарплатой и забастовок. Говорить ему о спиритизме и психоанализе бесполезно: он рассмеется вам в лицо. У него есть работа посерьезней – вот что он вам ответит.
– Как раз это он сказал мне, когда я учил арабский.
– Здесь я с ним согласен. Терпеть не могу арабов. Во-первых, все они педерасты.
Мы почти пришли к моему дому. Перед тем как расстаться, мы решили выпить вместе и уселись на террасе кафе.
– Нас не так уж плохо кормили сегодня, – сказал Саксель, возвращаясь к графине.
– Я в этом ничего не понимаю, – признался я, – мне показалось, что хорошо.
– Вот видите, может быть, как раз здесь мы особенно отличаемся от теософов и прочих аналогичных сект, а также от пацифистов, которые, как правило, вегетарианцы, а также от коммунистов, которые живут бедно, едят плохо и, следовательно, не могут судить о еде; мы не аскеты, как говорил Жорес. Его убили недалеко отсюда. Совпадение.
Из темноты вынырнул нищий с почтовыми открытками. Мрачный, впавший в маразм, он бормотал:
– Смилуйтесь над старым тружеником, смилуйтесь над старым тружеником. Я сорок лет проработал в одной конторе, месье.
– Ну и зря, – сказал Саксель, – видишь, что с тобой случилось.
– У меня было два сына, их убили на войне, месье.
– Они сами были в этом виноваты.
– Почтовую открытку, месье, почтовую открыточку.
– Спасибо, я никогда не посылаю открыток.
– Эй, бродяга, – сказал неожиданно появившийся официант, – оставишь ты этих господ в покое?
– Слушайте, я вас разве звал? – спросил Саксель. А потом старику:
– Выпьете с нами стаканчик, а?
– С величайшим удовольствием, месье, с величайшим удовольствием.
И сел.
Официант, исчезнув на секунду, вернулся с хозяином.
– Мы сожалеем, месье, но мы не можем обслуживать этого…
– Вы принесете ему то, что он закажет, – сказал Саксель.
– Нет, месье. Мне очень жаль, но…
– Какой позор, – воскликнул Саксель, – это такой же человек, как и мы! Он имеет право пить, если его мучает жажда. Революция 89 года по вас плачет, да, по вас с вашим толстым брюхом.
