Там она сняла комнатку - прихваченная с собой доля из морского склада позволила ей это сделать - и стала ждать Долека. С его появлением они стали наводить справки о Рихарде, но никаких новостей не поступало. Как-то в один из летних дней Регина увидела фильм об Аушвице, снятый русскими, где показывалось освобождение поляков из лагеря. Она увидела ставшие впоследствии знаменитые кадры с детьми за колючей проволокой, и как они в сопровождении медсестры уходят за электрифицированную ограду Аушвица-1. Будучи самым маленьким и тем самым привлекая к себе внимание, Рихард фигурировал в большинстве кадров. Не в силах сдержать слезы, Регина вскочила и выбежала из кинотеатра. Люди на улице попытались успокоить ее.
- Это мой сын, это мой сын! - продолжала рыдать она. Но теперь она по крайней мере знала, что мальчик жив, и ей удалось выяснить, что Рихард, освобожденный русскими, был передан в одну из еврейских спасательных организаций. Решив, что его родители погибли, спасатели передали его для усыновления старым знакомым Горовитцев, семье Либлинг. Получив их адрес, Регина приехала к Либлингам и, стоя у их дверей, услышала голос Рихарда, который колотил в сковородку, оповещая: «Сегодня для всех будет суп!» Когда она постучала в двери, он позвал госпожу Либлинг открыть их.
Так он вернулся к ней. Но из-за того, что в памяти у него остались виселицы Плачува и Аушвица, она не могла приводить его на детскую игровую площадку, где у него начиналась истерика при виде качелей.
В Линце группа Оскара, представившись американским властям, избавилась от своего странного транспорта в виде машины «скорой помощи», и на грузовике была доставлена в Нюренберг в большой фильтрационный центр для освобожденных из концлагерей заключенных. И тут выяснилось, как и предполагалось, что выйти на свободу - далеко не простое дело.
В Конанце, у озера на швейцарской границе у Рихарда Фехена жила тетя. Когда американцы стали опрашивать группу, есть ли им куда податься, все назвали эту тетю. Восемь молодых заключенных из Бринлитца намеревались, если представится такая возможность, перетащить Шиндлеров через швейцарскую границу, если у кого-либо по отношению к немцам внезапно появится желание мстить, и в таком случае, даже в американской зоне они могут стать жертвой этих страстей. Кроме того, все восемь собирались эмигрировать и предполагали, что в Швейцарии будет легче осуществить свои намерения.
Рейбински припомнил, что хотя их отношения с комендантом в Нюрнберге носили теплый сердечный характер, тот все же не смог предоставить им транспорт, чтобы пробираться на юг в Констанце. Через Шварцвальд им пришлось добираться своими силами, часть пути пешком, часть на поезде. Неподалеку от Равенсбурга они отправились в местный лагерь тюремного типа и обратились к его американскому коменданту. Здесь на положении его гостей они опять-таки провели несколько дней, набираясь сил на армейском рационе. Затем, отвечая на любезность хозяина, допоздна засиживались с ним, рассказывая истории об Амоне и Плачуве, о Гросс-Розене, Аушвице и Бринлитце. Они надеялись, что он даст им транспорт до Констанцы, может быть, грузовик. Вместо этого он предоставил в их распоряжение автобус и снабдил провизией на дорогу. И хотя у Шиндлера еще были драгоценные камни и валюта общей стоимостью в 1000 рейхсмарок, автобус достался им даром, без оплаты. После долгого общения с немецкими бюрократами Оскару было трудно представить себе, что такое возможно.
К западу от Констанцы во французской оккупационной зоне, примыкавшей к швейцарской границе, они остановили свой автобус в деревушке Крейцлинген. Розен зашел в магазин скобяных изделий и приобрел кусачки для резки проволоки. Есть основания считать, что при покупке кусачек компания по-прежнему была в своих полосатых одеяниях. И возможно человек за прилавком не смог выбрать, какому из двух соображений отдать предпочтение: а) это заключенные, и поскольку они планируют какое-то ограбление, надо позвонить французским властям; б) на самом деле это немецкие офицеры, которые хотят скрыться в таком маскарадном виде, и, может, им стоит оказать помощь.
Пограничные заграждения проходили перед Крейцлинген и с немецкой стороны охранялись французскими часовыми из
Рейбинскому стало ясно: их подозревают в том, что они входили в состав охраны концентрационного лагеря. В таком случае вес, который они набрали, будучи гостями американцев, может бумерангом отозваться на их судьбе, потому что теперь-то они уже не выглядели столь истощенными, как при расставании с Бринлитцем. Каждого из них допрашивали по отдельности относительно подробностей их путешествия и о происхождении драгоценностей. Каждый откровенно рассказывал все, что ему было известно, но никто не знал, так ли будут себя вести остальные. Тут они испытывали больше страхов, чем во время пребывания у американцев, опасаясь, что если французы выяснят, кто такой Оскар и кем он был в Бринлитце, они смогут отдать его под суд.
Уклоняясь от ответов на вопросы о подлинной роли Оскара и Эмили, они провели в заключении около недели. Сами Шиндлеры теперь уже знали об иудаизме достаточно, чтобы пройти тест на знакомство с ним. Но манера поведения Оскара и его внешний вид вызывали серьезное сомнение в подлинности его рассказов, что он недавний узник СС. К сожалению, письмо на иврите, рассказывающее о нем, осталось в Линце у американцев.
Эдек Рейбински как лидер восьмерки подвергался допросам наиболее регулярно, и на седьмой день заключения его доставили в камеру для допросов, где он встретил человека в гражданском, говорившего по-польски. Его привезли сюда дабы проверить утверждения Эдека, что он, мол, родом из Кракова. В силу нескольких причин - может потому, что в ходе последовавшего допроса поляк играл роль сочувствующего ему, или же потому, что он услышал звуки знакомой речи, - Рейбински сломался, стал плакать и на беглом польском рассказал всю их историю от начала до конца. Остальных стали вызывать одного за другим; подводя их к Рейбинскому, всем говорили, что он признался, и требовали, чтобы они по-польски изложили правдивую версию. Когда к утру все версии совпали до мельчайших подробностей, всех, включая и Шиндлеров, собрали в камере для допросов, где оба следователя по очереди стали обнимать всех. Француз, вспоминал Рейбинский, не мог сдержать слез. Все были потрясены этим зрелищем - плачущий следователь. Когда он несколько успокоился, то приказал, чтобы ленч принесли не только ему и его коллеге из Польши, но и Шиндлерам и всей восьмерке.
В тот же день он устроил их в гостиницу на берегу озера в Констанце, где они оставались несколько дней, и за их пребывание там платила французская военная администрация.
К тому времени, когда вечером все расселись за столом в гостинице - Эмили, Рейбинский, Рехены и остальные - все имущество Оскара уже отошло Советам, а последние несколько драгоценных камней и валюта затерялись в лабиринтах освободившей их бюрократии. Он остался без копейки денег, но ел с таким же аппетитом и увлечением, словно устраивал в отеле званый обед для всей своей «семьи». Теперь у него было только будущее.
Эпилог
Теперь удачи Оскара сошли на нет. Мир так и не смог дать ему то, что давали времена войны. Оскар и Эмили перебрались в Мюнхен. Какое-то время они делили жилище с Рознерами, потому что Генрих с братом получили ангажемент в одном из мюнхенских ресторанов и стали как-то вставать на ноги. Один из бывших заключенных, встретив Оскара в маленькой запущенной квартирке Рознеров, был потрясен его рваным пиджаком. Имущество в Кракове и Моравии, конечно же, было конфисковано русскими, а оставшиеся камни пошли на приобретение еды и напитков.
