Аджап Моммыевну — нашего молодого доктора, дочь Моммы Мергена, который одним из первых понес в аулы светоч знаний. Наши молодые — замечательная пара, и я поздравляю их от имени всех строителей Большого канала! Пусть живут они в мире, здоровье, счастье! Пусть не витает над ними и тень беды и зла! Пусть одарят они своих родителей целой бригадой внучат! Прозвеним же бокалами в их честь!
Он чокнулся с Бабалы и Аджап, и тут же к ним потянулся со своим бокалом Нуры, лицо которого сияло как луна: довелось-таки ему прозвенеть бокалами на свадьбе Бабалы! Чуть пригубив вино, он поморщился и громко крикнул:
— Горько! Горько-о!
Гости поддержали его одобрительными хлопками и возгласами, а Нуры, дождавшийся своего часа, все надрывался:
— Меду, меду! Пусть жених и невеста подсластят нам вино!
В конце пиршества глашатай объявил:
— Свадебный той будет продолжаться и завтра! Вы увидите скачки, борьбу, состязания в стрельбе из ружей, ха-ав! Победителям достанутся призы, ха-ав! Джигиты получат их из рук самого Артыка Бабалы, ха- ав! Не говорите, что не слышали, ха-ав!
Айна в этот день не помнила себя от счастья:
Строители и колхозники, горожане и жители аулов, туркмены и русские единой семьей праздновали свадьбу Бабалы и Аджап.
Эпилог
ень выдался ясный и мягкий. Солнце грело, но не припекало. Дул ласковый ветерок, он не поднимал пыли, зато насыщал воздух свежестью, и легче дышалось, и тихо шелестели листья ту ранги, которая тянулась рощами по берегу реки Теджен. Птицы щебетали, словно соревнуясь друг с другом.
По дороге Теджен — Серахс двигались в обе стороны грузовики, автобусы, «газики», легковые автомобили. В этом потоке выделялся всадник, скакавший во весь опор по направлению к Большому каналу. Он прильнул к шее коня, конь летел как пуля, со стороны казалось, будто всадник спасается от погони или хочет захватить приз. И удивительно было, как конь, на такой бешеной скорости, ухитрялся лавировать между машинами, избегая столкновения с ними. И звонкий стук копыт звучал странным диссонансом шелесту шин и шуму моторов.
Путники, шедшие по обочине, при виде мчавшегося всадника останавливались, удивленно глядели ему вслед. Обменивались мнениями;
— Чудное это зрелище — конь на нынешней дороге;
— Куда это он спешит? Никто вроде за ним не гонится
— Если у него срочное дело, так сел бы в машину, а не мучал бедную лошадь.
— Может, машины ему не подвернулось? А он торопится.
— Куда, зачем? Чтобы в наш. век техники нестись по шоссе на коне, нахлестывая его камчой, — нужна особая причина.
Всадник не слышал этих разговоров. Он вообще ничего не замечал — ни обтекающих его машин, ни зарослей туранги, смутно темневших справа от дороги, ни кустов чогана, черкеза и другой зелени, дивным миражом проплывающих слева. Он смотрел перед собой, стремясь к намеченной цели. И конь рвался вперед, словно стрела, выпущенная из лука.
Это мчался Артык на верном своем Мелегуше.
И вряд ли кто поверил бы, что всаднику уже за шестьдесят. Посадка его была уверенная, ладная, как в те времена, когда ему было двадцать пять лет…
На мосту через Большой Канал, пересекающий дорогу, Артык натянул поводья и остановил коня.
Гладкие золотистые бока Мелегуша блестели от пота, на широкой груди выступила пена. Но он не выглядел усталым, громко ржал и жевал удила, вытягивая стройную шею и нетерпеливо перебирая копытами.
Русло канала было проложено здесь недавно, воды в нем еще не было, отчего берега казались особенно высокими.
Артык покачал головой, подкрутил узловатыми пальцами седые усы. Лицо его выражало разочарование. Канал без воды, — это он уже видел и потому не поразился ни ширине, ни глубине русла, ни даже тому, что оно перерезало пустыню.
Постучав рукояткой камчи по луке седла, старик еще раз огляделся по сторонам и погрузился в раздумья. Тем, кто проходил или проезжал по мосту, этот одинокий всадник напоминал человека, который или потерял что-то, или кого-то ждал. И чудились в нем знакомые черты. Многие, уже миновав мост, все оглядывались назад, силясь вспомнить: кто же этот седок, уже немолодой, но еще могучий, как ствол старой ту-ранги, с лицом задумчивым и суровым.
Артык приподнялся на стременах, и снова взор его устремился на русло канала.
Кажется, именно в этих местах летом девятнадцатого года гремела жестокая перестрелка. Свистели пули, рвались снаряды. Артык, укрывавшийся со своими конниками в лощине Машат, внезапно напал на кавалерию белых. Завязался кровопролитный бой. Все поле битвы было усеяно трупами. Кони, оставшиеся без хозяев, носились, как дикие куланы. После этого боя началось наступление красных на Теджен.
С тех пор прошло почти сорок лет. Лежала здесь тогда пустынная степь, и по ночам над трупами выли волки и шакалы.
А ныне — простерся огромный канал, искусственная река. Только пока — без воды…
Артык пустил Мелегуша легкой рысцой и, проехав мост, направил коня вдоль канала. Как разведчик, высматривающий что-то ведомое лишь ему одному, он трусил на коне то по асфальту, то по гравию, то по колее, проложенной колесами машин в солончаковом или супесчаном грунте. Здесь росла лишь колючка, притерпевшаяся к постоянной засухе.
Высокая, свежая насыпь берега неожиданно словно оборвалась, и взгляду Артыка представилось русло, по которому уже шла вода! Он первым встретил тут первую амударьинскую волну, на свидание с которой и спешил на своем Мелегуше.
Повернув коня к руслу, Артык спрыгнул на землю и, зацепив повод за луку седла, спустился к воде по песчаному склону. Мелегуш последовал за хозяином и, наклонив морду, припал мягкими губами к волне… Давняя мечта Артыка стала явью, — конь его пил близ Теджена амударьинскую воду! Она сверкала перед Артыком, золотилась на солнце, бурлила, свивалась в мутные струи, слизывая песок с берегов и со дна.
Во взгляде Артыка мелькнули растерянность и радость. На миг он задержался на самом краю берега, пожирая горящими глазами этот бесценный клад, несметное богатство, подаренное народу новой жизнью, а потом, как был, в сапогах и шапке, во всей одежде, бросился в воду.
Вода подхватила его, закружила, как щепку, обвила шею прохладой, он барахтался в волнах, как мальчишка, размахивал руками, кричал восторженно:
— Душа моя нашла исцеление! Эй, люди, не говорите, что не слышали, ха-ав! Сбылась вековая мечта, ха-ав! Счастье пришло, ха-ав!
Ему все равно было — слышит его кто или нет. Это был крик души, до краев переполненной счастьем — как русло канала водой.
Но восторженные эти вопли, видно, достигли чьего-то слуха. Проезжавшая по берегу коричневая «Победа» остановилась, из нее вышел пожилой мужчина, вглядевшись в чудака, плавающего в канале, изумленно и обрадованно воскликнул:
— Вай, кого я вижу! Да это Артык! А я-то думаю: кто это орет как сумасшедший!
Артык встал ногами на дно. Вода доходила ему до пояса. Капли, стекавшие с шапки, заливали глаза, и он не сразу узнал в стоявшем на берегу мужчине своего друга, Моммы Мергена. А узнав, устремился к берегу, выбравшись на него, сорвал с головы мокрую шапку и швырнул ее на песок, вытер рукой лицо и кинулся обнимать Моммы:
— Дружище! Ты!.. Каким ветром тебя сюда занесло?
