— Не скажешь, что это владения холостяка. Сад такой ухоженный.
— Это уж моя домоправительница постаралась. В комнатах тоже — идеальная чистота.
— Ты мне говорил о ней. Кстати, а где она сейчас?
— Она ведь татарка, у нее много знакомых. Вчера отправилась на чью-то свадьбу. Скоро, наверно, вернется. — Бабалы распахнул дверь в переднюю: — Прошу, Аджап-джан!..
Он провел Аджап по всем трем комнатам, показал ей кухню. Девушка с любопытством присматривалась ко всему. Чистота, порядок… В столовой и спальне новехонькие мебельные гарнитуры. Высокое трюмо в дорогой оправе. Для холостяка — роскошь излишняя. А вот черный костюм, который вчера был на Бабалы, валяется на диване. Аджап улыбнулась про себя. Мужчина все-таки остается мужчиной!
Бабалы не был готов к приему гостей, холодильник у него в связи с отъездом пустовал, он смог предложить Аджап только плитку шоколада. И пока она отламывала коричневые дольки и отправляла их в рот, он смотрел на ее пальцы и губы — пальцы были длинные, тонкие, а губы небольшие, пухлые.
— Когда же ты распрощаешься с институтом? — спросил он.
— Скоро госэкзамены. Потом — защита дипломной работы. Выпустят нас, наверно, в августе, не раньше.
— Аллах великий! Ждать до августа!..
— А разве ты не думаешь наведываться в Ашхабад?
— Да, вероятно, придется, и даже чаще, чем мне хотелось бы. У нас ведь любят вызывать на всякие совещания. Буду приезжать с докладами, с отчетами. Ну, еще, чтоб получить очередной выговор.
— Не горюй, оглан. Вспомни пословицу: не отпробовав горького — не оценишь вкус сладкого.
Бабалы вздохнул:
— Вот если бы ты была рядом со мной… я бы избежал половины выговоров!
— Это каким же образом?
— Ты бы была моей совестью. Моей критикой и самокритикой. Ты не давала бы мне оступиться, поправляла бы меня вовремя. Ты ведь не умеешь кривить душой — не понравится тебе моя походка, так ты тут же скажешь об этом.
— И ты меня послушаешься?
— Незамедлительно перекуюсь! Так когда же прикажешь ждать тебя на стройке?
Аджап досадливо поморщилась:
— Опять ты за свое! Я же говорила: решать, где мне работать, будет министерство.
— А если я договорюсь с твоим министерством?
— А если врач необходимее не в Рахмете, а в другом месте?
Бабалы махнул рукой:
— Тебя не переспоришь.
— Но ты же только что обещал слушаться меня, а не спорить со мной!
Увидев, как помрачнел Бабалы, Аджап ласково дотронулась ладонью до его плеча:
— Оглан, что сейчас-то об этом говорить? До диплома еще столько времени… Давай не будем ссориться, а?.. Тем более — ты уезжаешь. Зачем же омрачать последние минуты? На новое место надо ехать, с хорошим настроением:
— Ты хозяйка моего настроения.
— И хочу, чтобы оно было безоблачным! Мы ведь еще увидимся. Да и почта для чего-то же существует!..
На сердце у Бабалы просветлело.
В это время в дверях появился Нуры, хмурый как дождь. Он, видно, успел управиться со всеми делами, ему надоело торчать во дворе, и потому прямо с порога он заворчал:
— Аллах, почему я шофер, а не чабан!.. Пас бы овец в свое удовольствие, захотел бы — выбрал барашка пожирнее, да на шашлык его! Как говорится, своя рука владыка. А тут — стой у машины, как пугало, дожидаясь начальника, или принимайся чистить ее в десятый раз. Я уж до дыр ее протер! Начальству, конечно, виднее, когда ему ехать. Но наш «газик» уже бьет копытом!
Аджап повернулась к Бабалы:
— Слышал?
— А, у Нуры язык — что стрелка часов: не остановится, пока не кончится завод или не лопнет пружина.
— Но ведь вам правда пора ехать, — Она поглядела на свои часы: —Ох, и я уже опаздываю.
Нуры шагнул к ней и, забыв о том, что только что торопил Бабалы, готовно предложил:
— Могу вас подвезти!
— Да мне тут недалеко.
— Далеко, недалеко — какое имеет значение! Я вас — хоть в космос!
Аджап улыбнулась:
— Поездку в космос пока отложим. — Она протянула руку Бабалы: —Желаю доброго пути, успехов и благополучия.
Попрощавшись с Нуры, она ушла.
Нуры проводил ее восхищенным взглядом, лицо его расплылось в улыбке.
Обращаясь к Бабалы, он воскликнул:
— Пери из сказки!.. Ну, начальник, я вижу…
Бабалы оборвал его на полуслове:
— Можешь не заканчивать. Пиалам пока — не звенеть.
Глава четвертая
В ПУТЬ!
абалы и Нуры связывала давняя дружба. Нуры не покидал его, даже когда Бабалы менял место работы и, естественно, машину.
После окончания института Бабалы пришлось-таки покочевать по республике. Как говаривал Нуры, пепел от его костра оставался всюду, где шла борьба за воду!
И всюду с ним был Нуры, лихой шофер, добродушный спорщик и ворчун, верный товарищ.
Не раз они попадали в опасные переделки: бывало, посреди пустыни оказывались без воды, или продукты у них кончались, или застигала их песчаная буря. Нуры с честью выходил из любых испытаний, и не только потому, что хорошо ориентировался в пустыне, бескрайней, безлюдной, бездорожной, но и потому, что в трудную минуту проявлял мужество, самоотверженность, находчивость.
С ним Бабалы мог чувствовать себя спокойно.
Однажды, когда они возвращались с Ортакака[2], у них подошли к концу запасы воды.
Как на грех, это случилось в пустыне, в палящий зной. Машина завязла в зыбучем песке, текущем, словно расплавленный свинец. Своим ходом она уже не могла двигаться, и, чтобы пропихнуть ее вперед хоть на метр, нужно было подкладывать доски под колеса и подталкивать ее сзади руками и плечами.
Бабалы и Нуры сбросили с себя рубахи, мокрые, просолившиеся от пота, закинули их в машину и изо всех сил налегали на «газик», который вел себя, как упрямый осел.
Солнце жгло голые спины. За несколько часов они сделались коричневыми.
Когда же Нуры залезал в кабину и включал мотор, тот начинал выть, жалобно, отчаянно, по-шакальи, а колеса беспомощно крутились в песке на одном месте.
И снова на помощь технике приходила грубая физическая сила.
Но как ни старались Нуры и Бабалы, машина поползла медленней черепахи.
Мотор пылал и готов был вот-вот взорваться. Пересохшие губы путников, казалось, склеило горячей смолой.
И не было воды, чтобы утолить жажду, — и свою, и машины.
