видел ничего чернее, чем. ее волосы. Такие красивые! Девушку эту раз увидишь, потом всю жизнь помнить будешь. Здесь она никогда не была раньше, и нигде поблизости тоже. Мы бы о ней знали. Она специально приехала, с какой-то целью. И цели своей достигла, когда Кедсти приказал мне выпустить Мак- Триггера.
— Не исключено, и даже вполне вероятно, — согласился Кент. — Я всегда говорил, что во всем подразделении никто не мог собрать улики лучше тебя, Баки. Не понимаю только, при чем здесь я.
О'Коннор мрачно улыбнулся.
— Не понимаешь? Ладно. Может, я слепой или дурак, или и то и другое. Может, нервы у меня не в порядке. Только когда Кедсти взглянул на девушку, он как-то очень заторопился выпустить Мак-Триггера, а тебя вместо него повесить. Слишком он как-то заторопился, Кент.
Ситуация была забавная и вызвала улыбку на губах Кента. Он потянулся л коробке с сигарами.
— Закурю-ка я после трубки сигарку, — произнес он, откусывая кончик. — Ты забыл, что никто меня не собирается вешать, Баки. Кардиган дал мне сроку до завтрашнего вечера. Ну, до утра послезавтра. Ты видел, как уходит Россанова флотилия. Она мне напомнила о том, что было три года назад.
О'Коннор снова сжал его руку. Рука была такая холодная, что холод дошел до самого сердца сержанта. Он поднялся, встал на цыпочки и, задрав голову, стал смотреть в окно, так чтобы Кент не увидел, как заходил у него от волнения кадык. Затем направился к двери.
— Я зайду завтра, — сказал он. — И если что-то еще узнаю про девушку, расскажу тебе.
Он попытался засмеяться, но голос его задрожал, и смех так и не получился.
Кент слышал, как тяжелые шаги О'Коннора протопали и стихли за дверью.
Глава 3
Мир, который лежал за окном, снова вернулся к Кенту. Но стоило О'Коннору уйти, как мир этот начал меняться. Несмотря на твердое решение держать себя в руках, Кент чувствовал, как вместе с переменой, происходящей в мире, в нем самом поднимается что-то тяжелое и гнетущее. Как быстро изменилось звучание леса, перекатывающего вдалеке свои волны, каким темным он стал в ожидании близящейся бури! Не смеялись уже холмы и горные цепи. Мрачными стали ели, кедры и пихты, на которых совсем недавно играло солнце. Березы и тополя, переливавшиеся серебром и золотом, слились в безжизненную серую массу и как будто растворились в ней, став почти невидимыми. Зловещий сгущающийся мрак закрыл — будто покрывалом — реку, которая еще минуту назад переносила величавое сияние солнца на смуглые лица речников. И с приближением мрака все отчетливее доносились глухие раскаты грома.
Впервые за все время, прошедшее с того момента, как Кент сделал свое признание, возбуждение, вызванное этим его поступком, сменилось чувством ужасающего одиночества. Как и раньше, он не боялся смерти, но философия его кое-что утратила. Как-никак, совсем не просто умирать одному! Он чувствовал, что давление в груди заметно усилилось за последние два часа, и подумал, как ужасно будет, если «взрыв» произойдет после того, как зайдет солнце. Ему захотелось вернуть О'Коннора. Или вызвать Кардигана. С какой радостью приветствовал бы он сейчас появление отца Лайона! И все же больше всего Кенту хотелось, чтобы в эту минуту отчаяния рядом с ним была женщина. Именно сейчас, когда буря приблизилась и уже навалилась на землю всей своей тяжестью, наполнив все вокруг тоской и отчаянием, и обширные пространства неожиданно слились в сознании Кента в единое целое, он вдруг почувствовал, что остался один на один со всем тем, что уже никогда не сбудется.
Прежде он никогда не задумывался о том, какая пропасть отделяет полную беспомощность от ничем не скованной свободы, и душа его возопила. Она жаждала не приключении, но нового всплеска жизни — нет! — ему лишь хотелось, чтобы рядом был кто-то еще более слабый, чем он сам, но в чьем ласковом прикосновении заключалась вся сила, все могущество Человека.
Кент не сдавался. Он припомнил, что доктор Кардиган предупреждал о глубокой депрессии, которую ему предстоит испытывать время от времени, и пытался сбросить с себя ее жестокую хватку. Рядом висел колокольчик, но Кент не стал звонить, считая, что это было бы проявлением трусости. Сигара его погасла, и он вновь раскурил ее. Он попытался мысленно вернуться к О'Коннору, к тому, что тот рассказывал о загадочной девушке, о Кедсти. Попытался представить Мак-Триггера, человека, которого он спас от виселицы и который сидел сейчас в казарме, ожидая Кедсти. Воображение его рисовало девушку, про которую рассказывал О'Коннор, — ее черные волосы, фиалковые глаза… Но тут разразилась буря.
Разверзлись небеса, и хлынул дождь. Не успели первые его капли упасть па землю, как в комнату поспешно вошел Кардиган и закрыл окно. Кардиган оставался с Кентом полчаса, а после его ухода Кента регулярно навещал молодой Мерсер, один из двух помощников Кардигана. К вечеру, когда погода начала исправляться, появился отец Лайон с бумагами, которые Кенту нужно было только подписать. Он просидел с Кентом до захода солнца и ушел, когда Мерсер принес ужин.
После ужина Кент обратил внимание на беспокойство, которое начал проявлять доктор Кардиган. До десяти часов он четыре раза приходил в палату и прикладывал свой стетоскоп к груди Кента. Когда же тот решился задать вопрос, который сам собой напрашивался, врач отрицательно покачал головой:
— Нет, Кент, хуже не стало. Я думаю, сегодня это не произойдет.
Несмотря на заверения врача, Кент видел, что в поведении Кардигана появилась какая-то озабоченность, которой не было раньше. Вывод был ясен: Кардиган идет на профессиональную ложь, желая скрасить последние минуты больного.
Спать не хотелось. Лампа едва светила, и, поскольку погода окончательно исправилась, окно вновь открыли. Никогда еще воздух не казался Кенту таким сладким. Когда колокольчик в его часах прозвенел одиннадцать раз, Кент услышал, как в другом конце больницы Кардиган в последний раз закрыл за собой дверь. Все стихло. Кент придвинулся поближе к окну, так что можно было даже слегка высунуться из него, облокотясь на подоконник. Какая чудесная ночь! Его всегда манила и притягивала таинственная тьма этих ночных часов, когда весь мир спит. Ночь была его другом. Как много своих тайн открыла она ему! Как часто бродил он рука об руку с ней, постигая ее дух, проникая в самое ее сердце, узнавая ее жизнь, вслушиваясь в звучание ее языка, в шепот, рождающийся «по ту сторону жизни»и как будто боящийся перейти в эту жизнь и вздохнуть, сейчас, когда солнце давно уже погасло. Кент любил ночь гораздо больше, чем день.
Нынешняя ночь, которая простиралась за его окном, была особенно хороша. Буря промыла пространство между землей и небом, и Кенту казалось, что золотистые созвездия спустились пониже и приблизились к любимым его лесам. Луна в эту ночь появилась поздно, и Кент смотрел, как небо все больше окрашивается ее красноватым светом, по мере того как она поднимается над лесами — прекрасная королева, восходящая на трон, приготовленный ее любящими подданными. Не было больше ни страха, ни подавленности. С каждым вдохом ночной воздух все более заполнял его легкие, и Кент упивался им, и новая сила, казалось, рождалась в нем с каждым новым вдохом. Глаза его были широко открыты, слух обострен.
Поселок спал, и лишь несколько огоньков слабо мерцали вдоль берега реки, да ленивые звуки доносились оттуда время от времени — поскрипывание якорной цепи, лай собаки, пение петуха. Кент невольно улыбнулся. Этот глупый петух старика Дьопроу вечно срывал голос, начиная кукарекать, как только взойдет луна. Невдалеке, прямо перед окном, виднелись две обуглившиеся от удара молнии ели, похожие на привидения. В одной из них поселилась пара сов, и сейчас Кент слышал, как они любезничают, ухая по-своему там в дупле, или шумят крыльями, вылетая время от времени наружу и резвясь перед самым его окном. Вдруг он услышал, как резко щелкнули их клювы: враг был рядом, и совы предупреждали друг друга об опасности. Кенту показалось, что он слышит шаги. Еще через минуту он уже не сомневался в этом. Кто-то крался к его окну с другой стороны здания. Кент перевесился через подоконник и оказался лицом к лицу с О'Коннором.
— Чертовы ножищи! — буркнул сержант. — Ты спал, Кент?
— Как те совы, — ответил Кент.
О'Коннор подошел поближе.
— Я увидел свет у тебя в окне и подумал, что ты не спишь, — пояснил он. — Хотел убедиться, что Кардигана у тебя нет. Не хочу, чтобы он знал, что я здесь. И, если можно, выключи свет. Кедсти ведь тоже не спит; он — что твои совы.
Кент протянул руку к лампе, и комната погрузилась во тьму; лишь луна и звезды освещали ее теперь. К
