— Я даю владельцам пятьсот долларов за этих собак, — проговорил он.
Все в зале расслышали это предложение. Харкер взглянул на Сэнди. Они стали совещаться.
— Драться они не будут, а в упряжке составят отличную пару, — продолжал человек. — Даю владельцам пятьсот долларов.
Харкер поднял руку.
— Прибавьте еще сотню. Шестьсот, и собаки ваши.
Человек заколебался, потом кивнул головой.
— Хорошо, я даю шестьсот, — сказал он.
В толпе послышался ропот недовольства. Харкер взобрался на край помоста.
— Мы что, виноваты, если они не захотели драться? — закричал он. — А коли среди вас найдутся такие, которые хотят назад свои деньги, можете получить их у выхода. Собаки просто одурачили нас. Мы-то тут при чем?
Человек в сопровождении сержанта полиции прокладывал себе путь между стульями. Придвинув бледное лицо к прутьям клетки, он взглянул на Казана и на дога.
— Думаю, что мы будем отличными друзьями, — сказал он так тихо, что разве только собаки могли слышать его. — Не дешево, конечно, мне это обошлось, но мы подадим счет нашему научному обществу. Мне очень нужны четвероногие друзья, у которых было бы столько же силы и благородства, как у вас.
И едва ли кто-нибудь понял, почему и Казан и дог придвинулись поближе к той стороне клетки, где стоял маленький ученый. А тот вытащил толстую пачку денег и отсчитал Харкеру и Сэнди Мак-Тригеру шесть сотен долларов.
24. ОДНА ВО МРАКЕ
Никогда еще одиночество и тьма не обрушивались на Серую Волчицу с такой беспощадностью. Мак- Тригер подстрелил ее друга и увез с собой. Услышав выстрел, она спряталась в кустах недалеко от берега и в течение нескольких часов поджидала Казана. Она верила, что он вернется, как возвращался уже сотни раз. Она лежала, распластавшись на земле, принюхивалась и скулила; ветер не приносил ей запаха ее друга. День и ночь были для Серой Волчицы бесконечным хаосом, но она определила, что начало садиться солнце, что сгущаются вечерние сумерки, и знала, что вот уже зажглись звезды, что река серебрится от лунного света. В такую ночь хорошо бродить по лесам. Серая Волчица заметалась встревоженно и в первый раз позвала Казана. Со стороны реки шел острый запах дыма, и она инстинктивно поняла, что вот этот дым и присутствие человека не позволяли Казану вернуться к ней. Но ближе подходить она боялась. Слепота приучила ее к долгим ожиданиям.
Со дня битвы на Скале Солнца Казан всегда возвращался к ней, ни разу ее не обманул. Трижды звала она его в эту ночь. Потом улеглась под кустом и прождала так до рассвета.
Инстинкт давал ей почувствовать, когда ночь начинала поглощать последние лучи солнца, и точно так же теперь она уловила наступление утра. Вскоре стало пригревать солнце, и беспокойство побороло в ней осторожность. Серая Волчица медленно побрела к реке, принюхиваясь и скуля. Дыма в воздухе больше не было, не могла она уловить и запах человека. Она шла по своему следу до обрыва над рекой и в густом кустарнике остановилась и прислушалась. Потом спустилась на берег и пошла прямо туда, где выстрел настиг Казана во время водопоя. И тут ее нюх уловил запах крови, которой был пропитан песок. Серая Волчица знала, что это кровь ее друга, потому что здесь повсюду был его запах, смешанный с запахом человека. Она нашла и глубокую борозду на песке — здесь Сэнди протащил Казана к лодке. Серая Волчица нашла поваленное дерево, к которому был привязан Казан. И вдруг она наткнулась на дубинку, которой Мак-Тригер укрощал раненого Казана. Дубинка была перепачкана кровью. Серая Волчица села, запрокинула слепую морду к небу, из ее горла вырвался вой, и южный ветер разнес этот вой на несколько миль вокруг. Никогда раньше Серая Волчица так не выла. Это был не зов волка в лунную ночь и не охотничий клич. В ее голосе было горестное стенание, плач по невозвратимой потере. Потом Серая Волчица побрела в кусты и там легла, повернувшись мордой в сторону реки.
Ее охватил необъяснимый страх. Ко мраку она уже привыкла, но никогда прежде она не была одна в этом мраке, всегда ее охраняло присутствие Казана. В кустах, в нескольких ярдах от нее, послышалось клохтанье куропатки, и звук этот для Серой Волчицы прозвучал словно из другого мира. Мышонок прошуршал в траве возле самых ее лап, и Серая Волчица щелкнула зубами, пытаясь поймать его, но зубы ее сомкнулись на камне. Мускулы ее плеч дергались, она вся дрожала, будто от сильного холода. Она опять страшилась темноты, которая скрывала от нее мир, и терла лапами свои закрытые глаза, словно пытаясь вновь открыть их для света.
Днем она вернулась на равнину, но равнина была теперь как будто другая. Она вызывала страх, и Серая Волчица скоро возвратилась на берег и прикорнула возле бревна — там, где раньше лежал Казан. Здесь было не так страшно, потому что вокруг еще ясно чувствовался запах Казана. Целый час пролежала она неподвижно, положив голову на дубинку, залитую кровью ее друга. Ночью Серая Волчица все еще была на берегу. Когда поднялась луна и заблестели звезды, она опять улеглась в оставленное телом Казана углубление на белом песке.
На рассвете Серая Волчица спустилась к воде напиться. Она не могла видеть, что день наступил темный и сумеречный, что черное небо было сплошным нагромождением тяжелых грозовых туч. Но в душном воздухе она чувствовала приближение грозы, предугадывала вспышки молний, надвигавшиеся вместе с дождевой завесой. Отдаленный рокот грома становился все слышнее, и Серая Волчица клубком свернулась под деревом. В течение нескольких часов над ней бушевала гроза, дождь лил сплошными потоками. Когда гроза стихла, Серая Волчица выбралась из своего убежища совершенно измученная.
Тщетно искала она теперь хоть какой-нибудь след Казана. Дубинка была отмыта дождем, там, где пролилась кровь Казана, песок снова стал белый и чистый. Даже под бревном, где он лежал, не оставалось теперь ни запаха, ни следов.
До сих пор только ужас перед одиночеством во мраке подавлял Серую Волчицу. Вечером к нему прибавился еще и голод. Голод заставил ее уйти с берега на равнину. Десяток раз она чуяла дичь, и каждый раз эта дичь ускользала от нее. Серая Волчица загнала под корень мышь и даже выцарапала ее оттуда лапой, но мыши удалось выскользнуть из-под самых ее зубов.
Тридцать шесть часов назад они с Казаном оставили половину своей последней добычи в двух милях дальше по равнине. Они убили тогда большого зайца. Серая Волчица теперь направилась туда. Ей не нужно было зрения, чтобы найти дорогу. У нее необычайно остро было развито шестое чувство, свойственное всем животным, — способность ориентироваться. Подобно голубю, всегда находящему путь домой, она напрямик, через кусты, побежала к тому месту, где они спрятали зайца. Но здесь уже побывала полярная лисица, а то, что осталось после лисы, растащили сойки и другие птицы; Серая Волчица обнаружила лишь несколько клочков заячьей шерсти. По-прежнему голодная, она побрела назад, к реке.
В эту ночь Серая Волчица опять спала там же, где и накануне. Трижды звала она Казана, но безуспешно. Выпала густая роса и окончательно смыла следы Казана. Однако Серая Волчица еще два дня не покидала узкой песчаной полосы на берегу реки. На четвертый день голод ее стал настолько острым, что она принялась глодать кору на кустах ивняка. Но в этот же день Серая Волчица сделала одно важное открытие. Она пила из реки, и вдруг ее чуткий нос коснулся в воде какого-то гладкого предмета, пахнущего рыбой. Это был крупный моллюск, который водится в северных реках. Серая Волчица выгребла его лапой на берег и понюхала твердую раковину. Потом раковина захрустела у нее на зубах. Серой Волчице показалось, что она никогда не ела ничего вкуснее мяса, оказавшегося внутри раковины. Она стала искать еще моллюсков, и ей удалось найти их довольно много. Она ела до тех пор, пока окончательно не утолила голод.
Еще три дня Серая Волчица не уходила с песчаного берега. Но однажды ночью ей вдруг почудился зов, заставивший ее задрожать от нового непонятного волнения. Новая надежда внезапно возникла в ней. При свете луны она беспокойно забегала вдоль песчаной полоски, поворачиваясь на север, на юг, на восток, на запад. Высоко задрав голову, Серая Волчица прислушивалась, будто пытаясь уловить в мягком ночном ветерке неясные шепоты непонятного голоса. Ей мерещилось, что призыв шел к ней с юго-востока.
