него отвисла, ноги подвернулись под него, и кровь из легких лилась у него через рот. Бари заскулил опять, потому что медведь кормил его рыбой, а главное, потому что почуял., что перед Вакайю уже стояла смерть.
Последовал третий и последний выстрел. Вакайю свалился окончательно. Его громадная голова упала между передних лап. Бари услышал предсмертное хрипенье. А затем кончилось все.
Минуту спустя, нагнувшись над Вакайю, Пьеро сказал Нипизе:
— Какая прекрасная шкура! В форте Лакбэн за нее дадут двести долларов!
Он достал нож и стал точить его о брусок, который всегда носил с собой в кармане. В эти минуты Бари легко мог вылезти из своей засады и незаметно убежать из ущелья, потому что на некоторое время люди забыли о нем совсем. Но когда Пьеро стал уже сдирать с медведя шкуру, Нипиза вдруг вспомнила о нем и тем же странным голосом задумчиво сказала снова:
— Бари…
Стоя на коленях, Пьеро поднял к ней голову.
— Зачем ты говоришь это? — спросил он ее. — Почему тебе это пришло в голову, Нипиза?
Девушка опустила голову.
— Потому что у него на груди звезда, — задумчиво ответила она, — и белые ушки. И еще потому, что он… не укусил меня.
В глазах Пьеро блеснул какой-то новый огонек, точно в них снова вспыхнули давно уже угасшие угольки.
— Нет, этого не может быть!.. — прошептал он самому себе и еще ниже склонился над своей работой.
Но, опустив на него глаза, Нипиза заметила, как вдруг нож задрожал в его руке.
НИПИЗА В ОПАСНОСТИ
Нипиза вновь повторила слово, которое так взволновало Пьеро:
— Бари! Почему бы это было невозможно?
И в то время, как она старалась найти глазами хоть малейший признак щенка, ее мысли были заняты тем, что давно уже кануло в вечность. Два года тому назад под вековой сосной невдалеке от их избушки, была схоронена ее мать. С этого дня для Пьеро закатилось его солнце навсегда, а для Нипизы потянулись нескончаемые дни одиночества. В тот вечер, когда при последних лучах заходившего солнца происходили похороны, у могилы покойницы стояли трое: Пьеро, сама Нипиза и Бари. Имя Бари носила громадная ездовая собака с белой звездой на груди и с белыми кончиками на ушах. Это был любимец матери Нипизы, она его воспитала со щенка, и всюду и всегда он был ее телохранителем и не оставлял ее ни на минуту одну. А когда она умирала, то он плакал, положив голову ей на край постели. И в тот же вечер, в первый же вечер после ее похорон, Бари куда-то скрылся. Он исчез быстро и бесследно, как бесплотный дух. И после этого его не видел уже больше никто. На самом деле, это было странно, и для Пьеро казалось сверхъестественным. Но Нипиза верила в то, что собака ее матери или издохла, или же убежала вместе с волками. Поэтому не было ничего невозможного, что этот щенок, за которым так безуспешно гнались она и ее отец, происходил именно от собаки ее матери. Это было более чем возможно. Белая звезда, на груди, белые кончики на ушах и, главное, то, что он не укусил ее, когда легко и беспрепятственно мог бы вонзить в ее руки свои клыки! Она была убеждена в этом. И пока Пьеро был занят сдиранием шкуры, она стала разыскивать Бари.
Он ни на йоту не высунулся из-под своего камня. Он лежал, точно мертвый, устремив глаза на мрачную, трагическую сцену, которая перед ним происходила. Перед ним развертывалось то, чего он не забудет уже никогда. Он забудет свою мать, Казана, свое уютное гнездо под кучей валежника, но об этом будет помнить всегда. Он был свидетелем смерти того, кого считал самым могущественным из всех зверей. Вакайю, этот громадный медведь, даже ничего и не предпринял в свою защиту. Пьеро и Нипиза убили его, даже не прикоснувшись к нему, и теперь Пьеро расправлялся с ним своим ножом, который так ослепительно сверкал на солнце. И Вакайю не делал никакого движения. Это заставляло Бари дрожать, и он еще глубже забился в свою норку и прижался к ней так, точно его туда заколотили.
Он мог видеть оттуда Нипизу. Она ходила то взад, то вперед и, наконец, остановилась всего только в двадцати футах от того места, где он скрывался. Стоя таким образом как раз у него на пути, так что он все равно не мог бы от нее убежать, она стала заплетать свои растрепавшиеся волосы в две косы. Бари перевел свои глаза с Пьеро на нее и с любопытством стал ее рассматривать. Теперь уж он больше не боялся. Его нервы уже обтерпелись. В нем стала происходить странная и все усиливающаяся борьба: желание разрешить великую тайну, почему именно его так настойчиво и неудержимо влекло вылезти из своего укромного местечка и подползти к этой девушке, которая причесывала сейчас свои блестящие волосы? Ему страстно хотелось сделать это. Точно какая-то невидимая ниточка дергала его за самое сердце. Это говорил в нем Казан, а не Серая волчица он пробуждал в нем тот «зов», который был так же стар, как и египетские пирамиды, а может быть, на десять тысяч лет и еще старше. Но против этого желания его удерживала сидевшая в нем Серая волчица, которая тянула его в туманное прошлое лесов. И он сидел поэтому спокойно и недвижимо.
Нипиза огляделась по сторонам. Она улыбалась. На секунду она повернула лицо к нему, и он увидел ее белые зубы и красивые глаза, смотревшие прямо на него.
А затем она вдруг бросилась на колени и заглянула под самый камень.
Глаза их встретились. По крайней мере, с полминуты оба они не издали ни малейшего звука. Нипиза не двинулась далее и так затаила дыхание, что Бари даже его не слышал.
А затем она почти шепотом стала звать его к себе:
— Бари! Бари! Иди сюда, Бари!
Только теперь в первый раз Бари услышал это имя. В этом звуке было столько нежного и убедительного, что, вопреки всему, собака одержала в нем верх над волком, и он жалобно заскулил. До ее слуха донеслось это скуленье. Нерешительно она просунула к нему руку. Это была голая, круглая и мягкая рука. Он мог бы броситься вперед на длину своего тела и легко вонзить в нее свои зубы. Но что-то удержало его. Он чуял, что это был для него не враг, а друг он видел, что эти смотревшие на него с таким удивлением глаза вовсе не хотели причинить ему зла, и когда она стала кликать его опять, то на этот раз в ее голосе для него прозвучала нежная, странная, трогавшая за душу музыка.
— Бари! Бари! Иди сюда, Бари!
Она то и дело звала его так и все время старалась просунуть свое лицо как можно глубже под камень. Она никак не могла дотянуться до него. Между Бари и ее рукой все еще оставалось пространство не менее фута, а она уже не могла придвинуться к нему и на один дюйм. Тогда она заметила, что с другой стороны камня была под него лазейка, прикрытая другим камнем. Если она отодвинет этот второй камень, то сможет легко подлезть под большой камень через эту лазейку.
Она выползла обратно и потянулась на солнце. Сердце у нее билось. Пьеро все еще был занят своим медведем, и она не хотела его тревожить. Она сделала усилие сама, чтобы отодвинуть камень, который загораживал собой лазейку под большой валун, но он оказался вросшим в землю. Тогда она стала подкапываться под него палкой. Если бы Пьеро был здесь, то его зоркий глаз сразу же определил бы значение этого второго камня, который и ростом-то был всего в одно ведро. По всей вероятности, он находился здесь уже целые века, так как поддерживал собою большой валун и не давал ему упасть, точь- в-точь как один золотник может поддерживать в равновесии целые десять тонн. Через пять минут она уже могла сдвинуть эту подпорку вполне легко. Она навалилась на нее. Дюйм за дюймом она отталкивала ее в сторону, пока, наконец, не оттащила совсем, и перед нею обнаружилось отверстие, сквозь которое свободно могло пролезть ее тело. Она опять посмотрела на Пьеро. Он все еще был занят своим делом, и она тихонько засмеялась и сняла со своих плеч красный с белым платок. Она рассчитывала накинуть его на Бари и подтащить его к себе. Затем она встала на четвереньки, потом растянулась на животе во весь свой рост и стала вползать через дыру под камень.
Бари не шелохнулся. Прижавшись затылком к скале, он уже слышал то, о чем совершенно не
