знаю. Я несколько лет жил у купца Зерхана. Он любил меня и заботился обо мне, но я слышал, что он меня купил. Не от него слышал, от других купцов. Когда Зерхан умер, они сказали, что я раб, и снова меня продали. Караванщики присвоили имущество Зерхана, хотя перед смертью он все завещал мне.
— Разрази их Валка! А ты не помнишь своих родителей?
— Нет. В караване говорили, что я два года был немым. Ничего не говорил, ни слова. — Ахсур поднял голову и с гордостью сказал: — Я побывал во многих странах. Наш караван дошел до самого Восточного океана! Я вырос на верблюде. Мне часто снится, что я качаюсь, как будто на волнах. Никакой путь мне не страшен. Возьми меня с собой, Кулл!
Северянин посмотрел на него с сомнением. «Дернул меня Тог с ним связаться», — подумал он, но, встретив серьезный недетский взгляд, неожиданно для себя сказал:
— Ладно! Моя охромевшая лошадь снова на четырех копытах. Ты поедешь на ней. Завтра тронемся в путь.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
Госпожа Карпатурия последнее время постоянно пребывала в плохом настроении. И виной этому были не внешние обстоятельства. С точки зрения людей одного с ней круга ее жизнь представлялась вполне благополучной, а для простолюдинов она вообще могла бы показаться сказкой. Нет, что касается богатства, положения в обществе, все у госпожи Карпатурии было прекрасно, ведь она была женой главного казначея двора, который считался третьим лицом в государстве после кинара и советника Марга.
Сама госпожа Карпатурия часто бывала во дворце, и особенно с тех пор, как рано лишившаяся матери кинна Ровена подросла и стала нуждаться в советах и надзоре опытной женщины. Пожалуй, никто, кроме нее, не мог рассказать Ровене о каждом, кто имел хоть какое-нибудь отношение к дворцовой жизни, так подробно. Госпожа Карпатурия знала все про всех и в этом была просто незаменима. Кроме того, она принимала живейшее участие во всем, что касалось лечения кинара Тибора. В течение многих месяцев, пока длилась его болезнь, придворная дама упорно искала новых врачевателей, новые снадобья и новые способы лечения, чтобы поставить кинара на ноги. К сожалению, все ее усилия ни к чему не приводили.
Однако удручала ее не столько болезнь кинара, сколько состояние собственного здоровья. Явных признаков недомогания госпожа Карпатурия не испытывала, но с некоторых пор стала катастрофически быстро дурнеть. Она уже смирилась с тем, что молодость прошла (ей недавно исполнилось тридцать шесть лет), но спокойно смотреть, как тает ее красота, никак не могла. Изменения в ее лице и фигуре начались очень быстро и неожиданно. Голубые глаза стали мутными, блестящие темно-каштановые волосы потускнели и вылезли так сильно, что вместо толстых кос остались жалкие крысиные хвосты, кожа увяла, сморщилась и покрылась на шее и груди маленькими желтовато-коричневыми бляшками. Она сильно похудела, грудь обвисла, руки и ноги стали жилистыми, как у какой-нибудь крестьянки, работавшей всю жизнь без отдыха. Все это произошло примерно за три года. Из красавицы, что вызывала трепет и желание у каждого мужчины, смотревшего на нее, госпожа Карпатурия превратилась в уродину, к которой можно было испытывать разве что жалость.
Разумеется, все лекари, которые пользовали кинара, пытались лечить и госпожу казначейшу, но все было напрасно. Каждый из них очень быстро признавался в своем бессилии, и все они сходились в одном: тут не обошлось без колдовства.
Впрочем, первой сказала об этом несчастной ее служанка, разбитная толстушка Клементия, которая обладала многими весьма полезными качествами: безграничным любопытством, желанием и умением добывать всевозможные сведения, а также незаурядным умом, который позволял ей из множества сплетен, полученных на базаре, от слуг, от любовников и просто от прохожих, составить ежедневный доклад для своей госпожи.
Вот и в это утро Клементия, пристраивая на макушке хозяйки накладку из каштановых волос, изложила ей все городские новости, а под конец заявила:
— Ради своей госпожи я готова пожертвовать всем, что у меня есть…
Озадаченная казначейша посмотрела в зеркало, перед которым сидела, и встретилась взглядом со служанкой, искусно переплетавшей пряди ее волос:
— Что же ты имеешь такое, чего у меня нет?
Клементия быстро отвернулась и не ответила. Но госпожа Карпатурия была достаточно умна. Она помрачнела и, сверкнув глазами, сказала:
— Что за манера у тебя, Клементия, начинать издалека. Ну, продолжай, тащи рыбку, раз уж закинула сеть.
— Прости, госпожа. Помнишь, я говорила, что сглазили тебя. Никак не обошлось без этого. Только не могу я взять в толк, кому это надо и для чего. — Она заколола накладку золотыми шпильками и принялась за локоны. — Вчера на базаре разговорилась я с одной женщиной. Если судить по ее одежде, приехала она с Востока, а говорит по-нашему, как будто здесь родилась. Она сама ко мне подошла и назвала меня по имени. Можешь представить мое удивление? Я всех в городе знаю, но не встречала еще таких, кто знает меня, а я о них ни сном ни духом.
Казначейша нетерпеливо повела худыми плечами:
— Ты скажешь наконец, в чем дело?
— Эта женщина, госпожа, не иначе как гадалка или пророчица, — затараторила Клементия. — Глазищи у нее темные, бездонные, так и сверкают. Ну, слово за слово, сказала я о твоей болезни, уж ты меня прости. Она сразу поняла, в чем дело. Говорит, сглаз это. И я так думаю. — Клементия поджала пухлые губы и со значением посмотрела в зеркало, где снова встретилась взглядом с хозяйкой. — Никакие лекари тебя не вылечат. Против сглаза может быть только заговор. Вот эта женщина и предложила сказать тебе, что она может помочь.
— Так что же ты молчала, дурища! — Госпожа Карпатурия в волнении вскочила со стула. — Где она?
— Она сказала, что остановилась на постоялом дворе у Хатани. Я знаю, где это. Мне ли не знать толстяка Хатани! Он не раз пытался за мной приударить тайком от жены, только я на таких уродов не смотрю, и вообще, я предпочитаю стройных мужчин…
— Не трещи, пожалуйста. Отправляйся к Хатани, найди эту женщину и приведи сюда как можно быстрей. — Казначейша стиснула руки у тощей груди, чувствуя, что не в силах справиться с охватившим ее нетерпением, — Скажи, что я озолочу ее, если она что-нибудь сумеет сделать. — Карпатурия подошла к служанке, умоляюще посмотрела на нее и добавила: — И тебя тоже, Клементия.
Кинна Ровена стояла у окна своей спальни. Начинало светать. На востоке появилась алая полоска, вокруг которой густая лиловая тьма постепенно превращалась в изумрудно-золотистое сияние, сменившееся затем лимонно-желтым ослепительным светом. Заря разгоралась, и, когда появились первые лучи солнца, Ровена вздохнула, с трудом оторвала взгляд от постоянно менявшейся на небе феерии красок, повернулась и подошла к постели. Было еще слишком рано, и она решила снова прилечь.
Но сон не шел к ней. Какое-то странное оцепенение охватило девушку. Мысли, воспоминания, мечты переплелись, перед глазами мелькали знакомые и незнакомые лица, в ушах звучали обрывки фраз, отдельные слова и звуки. Постепенно все исчезло, и перед глазами возникла густая пелена. Вдруг Ровена увидела перед собой бескрайнюю зеленую равнину, покрытую, словно островками, купами деревьев. На горизонте показались два всадника. Они быстро приближались, и вот можно уже различить, что один из них — молодой мужчина. Темные волосы, перехваченные на лбу ремешком, развеваются на ветру, серые со стальным отблеском глаза пристально смотрят прямо на нее. Рядом с ним едет светловолосый юноша, почти мальчик, и о чем-то оживленно говорит. Но вот он поворачивает голову… Это ее брат!
Кинна вздрогнула, открыла глаза и села. Что это было? Сон? Как явственно она видела Роба да и его спутника! Ее охватило страшное волнение. Вещие сны, которые она иногда видела, всегда сбывались. Способность видеть их появилась у нее с того дня, когда убили ее мать и похитили брата. Она никому не рассказывала, как время от времени ее посещают видения и все, что она в них видит, потом случается наяву. Так, она увидела во сне умирающего кинара Тибора, когда тот был еще здоров, полон сил, деятелен и жестоко расправлялся со своими врагами.
Двери спальни отворились, и четыре служанки вошли одна за другой. Первая несла кувшин с водой для умывания, вторая — зеркало и гребень, третья — платье, четвертая — поднос с завтраком. Когда обычная утренняя церемония одевания и причесывания закончилась, в спальне кинны появился советник Марг. Лицо его, как обычно, было суровым, взгляд маленьких холодных глаз бесстрастным, и весь вид его как будто говорил, что он делает одолжение тем, к кому обращается. Ровена боялась и не любила его, хотя понимала, что это единственный человек, которому она может доверять.
— Ты, как всегда, прекрасна, кинна, — сказал Марг почти искренне, низким поклоном приветствуя Ровену.
— Благодарю, советник. — Девушка невольно приняла его тон, при котором все слова, выражавшие какие-либо чувства, обесцвечивались и теряли значение, становясь пустым звуком.
— Кинар Тибор пожелал тебя видеть.
— Как его здоровье?
— По- прежнему. Ты можешь сейчас пройти к нему, госпожа. Он ждет тебя.
Ровена с радостью повернулась, чтобы не смотреть на Марга, и отправилась по длинным путаным коридорам дворца в спальню кинара.
В большой комнате с окнами, закрытыми тяжелыми занавесями, царил полумрак. Кинар Тибор полусидел-полулежал, прислонясь спиной к шелковой подушке. Его обритая голова блестела в свете двух оплывших свечей, горевших в канделябрах по обеим сторонам ложа. Глаза были закрыты. Ровена,
