благоприятно: вокруг горело не менее тридцати наших танков и самоходных орудий. Немало костров пылало и на вражеской стороне, но для восполнения потерь там уже держали наготове не менее трехсот танков Т- 34. (Автор фантазирует. У советских войск здесь было меньше танков, чем у немцев, бросивших в бой до 200 танков. –
Неожиданно заряжающий сообщил:
– Осталось три снаряда…
Я обомлел. В пылу боя я совершенно позабыл о необходимости экономить снаряды и расстрелял все боеприпасы. Теперь мы оказались в очень скверной ситуации. Повернув, не мешкая я помчался к командиру, но он не мог ничем помочь. Я предложил самому съездить в тыл и пополнить боезапас, но ротный не разрешил.
– Транспорт с боеприпасами должен прибыть в любой момент, – сказал он. – Постарайтесь как-нибудь продержаться до тех пор. И непрерывно меняйте позиции, иначе вас непременно накроют.
Какое-то время мы кружили по полю сражения. Ощущение не из приятных – курсировать без всякой пользы вокруг, изображая из себя подвижную мишень. Через несколько минут водитель коротко доложил:
– Бензина еще только на шесть километров…
Напрасно в отчаянии я искал глазами транспорт с боеприпасами и горючим, его нигде не было видно. На самом деле он и не мог прибыть: был давно уничтожен, но мы этого не знали. Сообщение о бензине явилось последней каплей. Неужели осколок пробил бензиновый бак? Но что бы там ни было, нам пришел конец. Недалеко, слева от нас, я заприметил неглубокую выемку – не более метра глубиной – и приказал укрыться в ней.
– Приехали, господа, – сказал стрелок-радист, когда мы остановились. – Устраивайтесь поудобнее и чувствуйте себя как дома.
Сидя на командирском сиденье, я пытался найти выход из создавшегося угрожающего положения, но ничто не приходило мне в голову. Сверху на меня упала чья-то тень; подняв голову, я увидел второго номера моего расчета, молодого солдата, впервые оказавшегося в бою. Он с завистью смотрел на меня, сидевшего внизу и надежнее защищенного от осколков.
– Давайте-ка поменяемся местами на некоторое время, – проговорил я спокойно. – Мне нужно немного побыть наверху, чтобы как следует осмотреться.
Солдат кивнул и поспешно сполз вниз, а я поднялся наверх и устроился рядом с наводчиком. Он молчал, мне тоже нечего было сказать. Мы оба уже второй год воевали на Восточном фронте и слишком хорошо сознавали, в какой оказались ситуации.
Пристроившись рядом с сиденьем, оставленным молодым солдатом, я слышал, как повсюду вокруг нас рвались снаряды и мимо по всем направлениям с воем проносились осколки, сея смерть и разрушение. Внезапно я ощутил сильнейший удар в область солнечного сплетения и почувствовал, что лечу вверх. За долю секунды я увидел наводчика, взлетевшего рядом со мной, и огненный шар под нами. Когда я приземлился, мне уже было все ясно – прямое попадание. Лежа, оглушенный, на пропитанной нефтью земле, я краем глаза мог видеть, как молодой солдат изо всех сил старался выбраться из-под обломков горящей самоходки, но, когда я встал, чтобы помочь, его уже поглотило бушевавшее пламя. Взрывавшиеся боеприпасы нашей самоходки – последние снаряды и ручные гранаты – вынудили меня снова прижаться к земле. Где-то рядом послышался слабый стон. Я оглянулся и увидел ползущего по земле командира роты, окровавленного и взмокшего от пота.
– В чем дело? – спросил он.
Я молча кивнул в сторону горящего самоходного орудия.
– Сколько патронов у вас к пистолету?
– Положенных шестнадцать, – ответил я, удивленный вопросом.
Он указал на русские танки с пехотой на броне, развернувшиеся для атаки не далее как в двухстах метрах от того места, где мы находились. Наши же танки медленно пятились назад. В непосредственной близости мы обнаружили узкую и неглубокую канаву и поползли по ней. Ротный двигался с трудом: позднее оказалось, что у него в плече застряло четырнадцать мелких осколков. Тем временем наши танковые подразделения организовали контратаку и оттеснили противника на целый километр. Русские батареи удвоили интенсивность обстрела, который превратился в настоящий огненный смерч. Снаряды сыпались градом, воздух был полон осколков, летевших по всем направлениям. Мы лежали, не смея даже на мгновение приподнять голову.
В конце концов мы все-таки добрались до глубокой ложбины, где обнаружили столпившихся солдат мотопехоты и, вздохнув с облегчением, присоединились к ним, почувствовав себя в сравнительной безопасности. Вскоре на горизонте появилась армада примерно из восьмидесяти самолетов, которые направились в нашу сторону. Наконец-то наши самолеты, давно пора! Мы снова воспрянули духом и приободрились, но затем кто-то прерывающимся голосом сказал:
– Да ведь это красные…
И он не ошибся. Мы не сразу распознали их, так как это были американские самолеты – одна из первых партий в счет помощи России. (Видимо, это были либо ОВ-7«Дуглас» (А-20 «Хэвок»), вооруженные 20-мм пушками и 1800 кг бомб, скорость до 530 км/ч, либо применявшиеся на советско-германском фронте с лета 1942 г. средние бомбардировщики В-25 «Митчелл» – бомбовая нагрузка до 3000 кг, 7 крупнокалиберных пулеметов, скорость до 450 км/ч. –
В течение всех этих страшных минут или, быть может, часов, показавшихся нам вечностью, мы лежали на спине, сжимая судорожно руки в ожидании неминуемой смерти. Вокруг кричали и звали на помощь раненые, многие умолкли навсегда.
Потом, наконец, небо опустело, и тут же появились два германских истребителя, только два!
Здесь мы уже никому и ничем не могли помочь: давно израсходовали наши перевязочные пакеты. А потому, перебравшись через груды убитых и раненых, я и ротный командир выползли наверх – вражеская канонада не умолкала – и добрались до самоходного орудия соседней роты, которое, будучи поврежденным, возвращалось в тыл. Несколько снарядов разорвалось поблизости, но, к счастью, нас не задело. Ладонью я отер с лица кровь, свою собственную, сочившуюся из незначительных царапин, и моих товарищей. Взглянув в зеркало, я испытал шок: на меня глядела почерневшая от взрыва и слегка обожженная горячим маслом чужая физиономия. А я тогда в дикой сумятице ничего и не почувствовал.
Когда самоходка остановилась в Нижнем Курпе, я, окончательно выбившись из сил, сразу же упал и остался лежать, совершенно изнеможенный. Но командир роты, невзирая на четырнадцать осколков в плече, нашел в ротной мастерской несколько отремонтированных самоходных орудий, набрал для них экипажи и отправился выручать свою роту, попавшую в беду. Немного спустя мне сообщили о гибели моего давнего товарища; он был тринадцатым из тех, с кем вместе я начинал военную службу в прежней воинской части. Его сразила пуля за противотанковым рвом. В боях у Малгобека и Сагопши наша дивизия потеряла около полутора тысяч человек личного состава, и могилы возле противотанкового рва образовали солидное по размерам кладбище.
Несколько дней спустя мы возобновили наступление на Малгобек и в конце концов захватили город. Он играл ключевую роль в нашем дальнейшем продвижении вперед. Не овладев им, нечего было и думать об успехе операции. (Овладев Малгобеком, немцы продвинуться дальше в направлении Грозного не смогли. На южном направлении немцы до 29 сентября усилиями моторизованной дивизии «Викинг» продвинулись от Нижнего Курпа на 25 километров на юг до Эльхотова и Илларионовки, но выйти к Орджоникидзе (Владикавказу), второй цели наступления, также не смогли. Позже, 25 октября – 5 ноября, немцы пытались прорваться к Орджоникидзе и Грозному, наступая западнее с последующим маневром на юго-восток. Заняв Нальчик и Алагир и выйдя на подступы к Орджоникидзе, немцы (в том числе дивизия «Викинг») были 12 ноября здесь разбиты, после чего фронт до отхода немцев с Кавказа стабилизировался. –
И мне все-таки было трудно понять, почему русские, тогда прочно окружившие долину с трех сторон, не перекрыли и четвертую сторону. Для этого потребовалось бы не более дюжины танков и немного пехоты, но тогда бы не спасся ни один из нас.
