княжества. С 1340 г. в составе Польши. В результате первого раздела Польши отошел к Австрии. В 1853– 1856 гг. здесь австрийцами были возведены укрепления, а к началу Первой мировой войны – мощная крепость – гарнизон 130 тыс., свыше 1 тыс. орудий, внешний обвод 45 километров, 15 фортов и 25 укрепленных пунктов. Крепость пала перед русскими войсками 22 марта 1915 г. Наши войска взяли 120 тыс. пленных и свыше 900 орудий. С августа 1939 г. в составе СССР. В первые часы Великой Отечественной войны немцы заняли Перемышль, были выбиты оттуда 23 июня нашими войсками (99-я стрелковая дивизия), отступившими из города лишь 29 июня под угрозой окружения. После войны город отошел к Польше. –
– Здесь формируются боевые части, чтобы закрыть брешь в нашей обороне, образовавшуюся в результате прорыва противника, – объявил майор.
Ехавшие в поезде обменялись понимающими взглядами. Значит, во Львове в самом деле произошла какая-то неприятность. Извинившись, я предъявил майору мое командировочное предписание и специальный паспорт. В свою очередь извинившись, он заявил о невозможности делать исключения для кого бы то ни было. Напрасно я доказывал, что еду все-таки на фронт, а не убегаю в тыл; майор старался заполучить всех до последнего солдата с такой же страстью, как дьявол душу грешника. Нас всех поместили в пустые, мрачные казармы, где мы долгие часы ничего не делали, кроме как спали и слонялись вокруг. Я просто не находил себе места от возмущения и нетерпения. Ближе к вечеру нас снова погрузили в вагоны и доставили в Перемышль. Сначала я решил просто сбежать, но потом все-таки сообразил, что осуществить это одному будет трудно. Кроме того, не было уверенности в том, что ситуация действительно была чрезвычайной, а не просто кому-то пришла охота показать свою власть и покомандовать вдали от фронта.
В Перемышле нас расквартировали в длинных бараках, где было достаточно пространства, чтобы растянуться на полу. Ночью прозвучал сигнал воздушной тревоги, и всем было приказано покинуть помещение и укрыться в траншеях. В отдалении в ночное небо поднялся пунктир трассирующих снарядов одинокой зенитной батареи. Несколько небольших бомб разорвались на значительном расстоянии. Весь этот спектакль имел сильный привкус безмятежной обстановки далекого тыла, и мы, бывалые фронтовики, покинули его, крепко выругавшись и не дождавшись окончания.
Следующее утро не принесло никаких новостей. Наша общая численность достигла по меньшей мере трех тысяч человек. Если в самом деле ситуация была чрезвычайной, то почему из нас до сих пор не сформировали регулярную воинскую часть и не послали на фронт? Во всяком случае, не было слышно артиллерийской канонады, а прорыв без огневой поддержки невозможен. Но вот, наконец, начали создавать роты и взводы. Меня назначили командиром взвода. На плацу, по моим наблюдениям, я был единственным членом ваффен СС.
После этого опять все затихло. Мы бесцельно бродили между бараками, изнывая от скуки и безделья. Весь день из репродукторов звучали бравурные военные марши. Внезапно на бараки опустилось ледяное безмолвие. Затем из репродукторов посыпались слова: «…предотвращено чудовищное преступление… покушение сорвалось… фюрер не пострадал… преступный бунт подавлен…»
Поднялся страшный шум, только офицеры хранили молчание. Угрозы и ругательства посыпались на головы участников заговора. Я не мог выговорить ни слова, слишком потрясенный услышанной новостью. И тут я заметил, как вокруг меня постепенно образовалась пустота, и я стоял в одиночестве, понимая, что это моя эсэсовская форма заставила их отпрянуть. И отчуждение длилось не более двух-трех минут, затем все поспешили заговорить со мной, перебивая друг друга, как бы торопясь сгладить неловкость. Но этот эпизод навсегда врезался в мою память.
Музыкальная передача возобновилась. Потом выступил Геббельс. Примерно час спустя я стоял у забора из колючей проволоки, окружавшего наши бараки; за пределы изгороди запрещалось выходить даже на прогулку. Внезапно я заметил проезжавшего мимо в автомашине знакомого гауптштурмфюрера СС и окликнул его. Узнав меня, он остановился и после короткого разговора со мной отправился прямо к майору, и через десять минут меня выпустили. Гауптштурмфюрер пригласил меня к себе на обед и пообещал помочь мне с транспортом до Львова. Он также рассказал, что 14-я дивизия СС «Галичина» сражается в окружении (в ходе этих фактически первых боев дивизия была разгромлена, потеряв 7 тыс. убитыми из 12 тыс., после чего остатки «галицийцев» отвели в тыл. –
На обеде меня ожидал сюрприз. Кроме меня, гостями были лишь русский генерал, приближенный Власова, и его молодая жена, хорошо говорившая по-немецки. При ее посредничестве между мной и генералом завязалась оживленная беседа. О наших политических просчетах и ошибках он отзывался с большим сожалением.
– Вы совершили эти ошибки и продолжаете их совершать, – сказал он тихо. – Дело в том, что, несмотря на всю высокопарную риторику, вы по-настоящему не сознаете степень опасности, угрожающей не только вам, но и всему Европейскому континенту. Большевики последовательны и настойчивы. Но вы только рассуждаете об угрозе, демонстрируя на практике что-то среднее между благими намерениями и полным безразличием. Возьмем случай с самим Власовым. Уже после того, как его избрали на роль вашего союзника в борьбе с большевизмом, он отправился на склад военного обмундирования с просьбой выдать ему новые штаны взамен порванных, которые были на нем. Начальник склада, фельдфебель, сначала обругал его по- всякому и лишь потом выдал форменные брюки. Я всегда вспоминаю этот эпизод, когда думаю о вашей восточной политике. – Помолчав немного, генерал продолжал: – А вы знаете, что три миллиона русских военнопленных умерли от голода зимой 1941 года? (Цифра преувеличена. Всего в немецкий плен попало около 4,6 млн (немцы дают цифру 5,75 млн, включая туда всех попавших к ним в руки мужчин от 16 до 60 лет). Умерло в плену около 1,8 млн, особенно много в 1941 – начале 1942 г., в дальнейшем немцы стали пленных «ценить». –
Некоторое время я молчал. Наш гостеприимный хозяин, явно смущенный, тоже не нашелся что возразить. В конце концов я спросил:
– Если таково ваше мнение, то с какой стати вы связали свою судьбу с нами?
– Все очень просто. Я знаю большевиков – это сочетание безумия и уголовщины, – вцепившихся в мой бедный, несчастный народ мертвой хваткой и только потому, что наши отцы ранее совершили ту же самую ошибку, которую вы повторяете сегодня. В результате вашей близорукой восточной политики каждый русский был поставлен перед горькой необходимостью выбирать между красными или коричневыми, между русским и немецким пистолетом. И как вы думаете, отчего подавляющее число русских проголосовало за большевиков? Да потому, что они справедливо рассудили: если уж суждено мучиться и умереть, то по крайней мере в этом случае можно разговаривать на своем родном языке. Вам не стоит заблуждаться, будто мы перешли на вашу сторону из особой любви к вам. Отнюдь. Мы поступили так, хорошо понимая, что добиться свободы, действуя изнутри, невозможно. Мы будем вполне довольны тем кусочком России, какой вы милостиво выделите нам. А если нет, то мы будем сражаться с вами за свободу России, чтобы красная чума когда-нибудь исчезла. Но если даже вы, немцы, проиграете войну, мы, русские патриоты, не прекратим борьбу. Не забывайте, мы и сейчас воюем не во имя Германии, а во имя России.
К вечеру того же дня гауптштурмфюрер передал мне санитарную машину, которую нужно было перегнать в 14-ю дивизию СС. Вскоре я выехал во Львов с двумя водителями, не говорившими по-немецки,
