присутствующих были обращены к прошлому. Мне было видно, что все они охвачены горем из-за кончины Ришкаана; и все же по древней привычке они продолжали тянуться к своему царю — ко мне, стоявшему сейчас перед ними в облике маленького, беспомощного гедри, словно к надежному укрытию во время суровой зимы. Большинство из них выражали своим видом Удивление, некоторые — Недоверие, пусть временное. Но надо всем этим, подобно весенней зеленоватой дымке, едва улавливался тончайший намек на что-то, очень напоминающее Надежду.
Я не знал, что сказать. Прежде я боялся, что вместе со своим драконьим обликом утратил и способность к Языку Истины, однако сейчас самоцвет моей души сиял там, где ему и должно было сиять. Чтобы сородичи смогли услышать меня, мне пришлось тщательно собраться с мыслями, словно совсем юному малышу. Мое новое тело не было приспособлено к подобному, однако, к своей вящей радости, я обнаружил, что по- прежнему владею Языком Истины.
«Родичи, приветствую вас любовью вашего царя!» — произнес я.
Речь моя была размашистой, и меня слышали все; не оставалось сомнений, что это самый настоящий Язык Истины — разум мой оставался прежним, слегка лишь ослабев. Все же я понял, почему Ланен не очень охотно прибегала к мысленному общению, если могла обойтись без него. Едва я заговорил таким образом, как у меня сейчас же разболелась голова, и боль, похоже, грозила усилиться. Тем не менее я знал, что лишь такой способ разговора сможет их убедить.
«Я — душа, которую вы знали как Акхора, Серебряного царя. Родичи, я стою перед вами, преображенный до неузнаваемости, и не могу сказать, как и почему это произошло, ибо и сам не ведаю. Любовь моя и забота к вам нисколько не изменились, однако волею Ветров я перерожден теперь в подобие человека и отныне должен жить как человек. Я возвращаю вам царский сан, коим вы наградили меня давным-давно, и желаю, чтобы вы избрали на эту должность иного достойного.
Я же более не государь Акхор — я стал человеком с именем Вариен. Моя участь, каковой бы она ни была, в ваших руках; но я прошу вас, ради давней любви: пощадите мою возлюбленную — Ланен, Маранову дочерь».
Я оперся на Ланен — силы мои были на исходе, ибо Язык Истины причинял мне слишком много боли.
Этого было достаточно. Более сказать было нечего.
Я поддерживала его и ждала. Больше ничего не оставалось делать.
Мне казалось, что молчание тянется целую вечность. Напряженность воздуха давила меня, словно тяжелая туча, а время ползло невыносимо медленно. Каждый вздох мне казался часом, а в голове у меня одна за другой проносились разнообразные страшные развязки этой безумной затеи богов, и каждая следующая казалась еще хуже предыдущей; меня уже начало охватывать недоумение, а молчание все тянулось, не нарушаемое ничем, и я все еще дышала.
Наконец я стала думать, что они, быть может, уже пресытились смертью и разрушением и не желают больше причинять нам вреда. Я не могла сказать с полной уверенностью, но тем не менее среди самых разных их проявлений я не заметила ничего, похожего на Осуждение. Скорее, присутствовало нечто противоположное.
Надежда?
И тут я поняла, словно сама Владычица открыла мне глаза, что из-за кражи самоцветов Потерянных и смерти Ришкаана их сердца были скованы болью, как и наши с Вариеном. Я поняла, что лишь в Потерянных видели они свое будущее, не надеясь больше ни на какие иные перемены. Спасение душ их сородичей, давшееся столь дорогой ценой, стало спасением и для Рода; и теперь наша надежда стала их надеждой — ею был Вариен, что стоял сейчас перед ними на двух ногах, в грубом черном плаще и с плохо сидевшей короной на голове.
И все их стремление стало подобным моему собственному — соприкоснуться с извечным иным, дав ему место в своих сердцах.
Наконец молчание было прервано единственным голосом, подобным пению небес, звонким и восторженно-ликующим, который выкрикнул:
— Слава государю Вариену! Слава царю!
И две сотни голосов с певучим звоном присоединились к первому, возносясь ввысь в изумленном ликовании:
— Слава государю Вариену! Слава царю!
И царь смиренно встал перед ними на колени.
Потом эта музыка голосов сменилась знакомой мне тишиной, но даже в этой тишине до меня по- прежнему доносилось пение — неистовое и удивительно проникновенное, выразительное и обнадеживающе радостное.
Я и не мечтал о подобном. Когда они выкрикивали мое имя, я понимал, что не могу поистине быть для них царем, но благословенный гул их приветствий потряс меня. Когда вновь наступила тишина, я с помощью Ланен поднялся и поклонился им, как это принято у гедри. Я вновь попытался заговорить на кантриасарикхе, ибо возвращение Языка Истины позволяло надеяться и на большее, однако язык мой и челюсти явили лишь некое смехотворное подобие подлинных звуков. Тогда я вновь сосредоточился, не обращая внимания на боль, которую причиняла мне истинная речь.
«Дорогие мои сородичи, я сохраню память об этом моменте до самой своей смерти и всегда буду лелеять ее в своем сердце. Мы все помудрели, а Слово Ветров скрепило печатью нынешнюю нашу просвещенность. Но я не оставлю вас без царя. Меня удручает, что я даже не могу говорить с вами на кантриасарикхе. Если вы, ради давней любви, согласитесь принять мое мнение, то я хочу предложить, чтобы вместо меня отныне правил Хадрэйшикрар».
— Он Хранитель душ, государь Вариен, — откликнулась с почтением Эриансс. — Ты требуешь слишком многого от него одного.
«Воистину, Эриансс, ты права, но именно поэтому я уже все обдумал. Я бы хотел просить Шикрара передать должность Хранителя душ своему сыну Кейдре, который уже явил в себе способности к Вызову предков, — к тому же он давно глубоко Уважаем всеми нами».
Последовало молчание, которое в конце концов нарушил сам Шикрар, прибегнув к Языку Истины:
«Это сложные вопросы, и им должно будет уделить много времени и немало размышлений. Пока же, если Совет не против, я останусь тем, кто я сейчас, и буду руководить прениями на правах Старейшего, что само по себе не подлежит обсуждению, — ослышалось несколько смешков. — В любом случае, и государь Вариен, и госпожа Ланен должны вскоре покинуть нас, чтобы отправиться на восток вместе с остальными гедришакримами. Обсудил ли Совет Слово Ветров, касающееся Ланен, Марановой дочери?»
Я почему-то даже не задумывалась о том, что моя участь может оказаться иной, чем участь Вариена. На миг сердце мое ушло в пятки.
«Ветры явили свою волю, Шикрар, и мы не смеем пренебрегать ею, — услышала я мысленный голос и с удивлением поверну, лась к Идай. — Она возлюбленная нашего государя, и ради нее Ветры даровали ему новую жизнь в облике гедришакрима. Разве мы можем противиться Слову Ветров? Я убеждена, что нам следует оказать ей почет как возлюбленной Вариена и отправить их вместе к ее сородичам».
Я затаила дыхание. После довольно продолжительного молчания Шикрар произнес:
«Не желает ли кто-нибудь возразить?»
Все молчали. Повернувшись ко мне, Шикрар поклонился — чудесным волнообразным движением своей длинной шеи.
— Будь счастлива, госпожа Ланен, и да пребудет на тебе благословение кантришакримов, — произнес он вслух на моем языке.
«Я благодарю вас всех, о народ моего возлюбленного, — обратилась я к ним, наконец-то переведя дух. — Никогда еще ни один из моих сородичей не удостаивался подобной чести, и ни одно благословение не было столь драгоценным, — я повернулась к Идай, и на глазах у меня готовы были выступить слезы. — Тебе же, госпожа, я хочу сказать, что никогда еще не рождалась более благородная душа, чем твоя».
«Будь и ты столь же благородна в любви своей к тому, кто некогда был Акхором, Ланен, Маранова
