музыка — необузданная и проникновенная, не такая, как у барда, хотя и гораздо тише… Никогда мне не забыть этого звучания. Оно затронуло что-то в самой глубине моей души, и я поклялась, что сделаю все, лишь бы только услышать его еще раз… Когда позже я обмолвилась об этом с певцом, он слегка побледнел в лице и ответил, что людям часто мерещится, будто они что-то слышат во время паузы; после же, полагая, видимо, что я ушла, он поклялся себе никогда больше не петь этой жути…
Последующие семнадцать лет я жила в ожидании вновь услышать это звучание и мечтала повстречать истинного дракона из легенд — огромного, дикого и яростного и в то же время обладающего могучей силой речи и разума. Он не предал бы меня смерти за то, что я осмелилась заговорить с ним. Я бы получила от него учтивый ответ, и мы узнали бы друг друга поближе и поведали бы друг другу о своей жизни… Вдвоем с ним мы изменили бы весь Колмар. Люди обрели бы новых собеседников и открыли бы для себя иной путь к познанию жизни и истины, и произошло бы это потому, что я осмелилась на такое, о чем прочие даже не могли помыслить.
И меня будут называть по имени, которое я сама взяла для себя из Древнего Наречия, — будут называть те, кто придет следом и кому будет известно о моих деяниях. Они назовут меня Ланен Кайлар Дальней Странницей, Скиталицей Запределья.
…На этом сладкие мои грезы обрывались, и я засыпала в слезах.
Мир мой изменился на двадцать четвертом году жизни. Хадрон, упокой небо его душу, в конце концов устал разводить лошадей и растить дочь, не видя впереди ничего определенного. В середине лета скончался, и мы с Джеми погребли его на холме, обращенном к северным равнинам. После смерти Хадрона его земли и имущество перешли ко мне, что потрясло меня до глубины души. Я была уверена, что его наследником станет Джеми или Вальфер, но мертвый Хадрон оказался более милостив, чем был при жизни. Обширность его земельных владений, многие из которых я никогда раньше не видела, поразила меня — равно как и нажитое им богатство. Я довольно хорошо представляла себе, как управлять поместьем, ибо долгие годы была для Джеми правой рукой, но истинные размеры владений внезапно меня озадачили. Я все еще считала Джеми своим наставником, а он продолжал меня обучать и первые месяцы помогал мне. К своему огорчению, я обнаружила, что мне случилось обрести еще одного ценного управляющего — в лице моего двоюродного брата Вальфера.
Уже много лет Вальфер жил со мною в мире, хотя я так и не смогла простить ему того, что, пока меня держали здесь взаперти, он все время был на стороне Хадрона. Даже в детстве я считала его скучным и весьма недалеким, и ничто не способно было изменить мое мнение. Его занимало лишь поместье; у него всегда было одно-единственное желание — научиться разводить и обучать лошадей так же умело, как это делал его дядюшка. Он не предполагал, какое место ему предстоит занять после кончины Хадрона; но то, что он работал теперь на меня, его, похоже, нисколько не смущало, поэтому мы никогда с ним об этом не разговаривали.
Смерть настигла Хадрона, когда он взялся было за приготовления к Большой ярмарке, и после его кончины обнаружилось, что дел предстоит сделать много, а рук на все не хватает. На ферме имелось с дюжину взрослых лошадей, выезженных и приготовленных в этом году для продажи. Хадрон с Джеми ежегодно отправлялись в Иллару — и теперь я, как наследница Хадрона, должна была взять на себя все его прежние заботы. Не будь я тогда слишком утомлена, я бы испытала восторг при мысли, что мне наконец предстоит увидеть королевскую вотчину Илсы. Но тяжесть и усталость превозмогали все. Я не пыталась сделать вид, будто горько оплакиваю смерть Хадрона, — но все же я ощущала потерю, и мне было тяжко оттого, что я так мало заботилась о собственном отце. Хотя должна признать: все-таки мне казалось, словно у меня с плеч свалился непосильный груз.
До самой ночи накануне нашего отъезда я не могла больше ни о чем думать, и лишь тогда у меня внезапно словно бы открылись глаза.
…Лошадей мы оставили на ночь в стойлах. Рано утром нужно было отправляться в дорогу: ярмарка была в двух неделях пути, и вряд ли мы добрались бы до места раньше — Джеми, я и еще трое работников, которые должны были помогать нам с лошадьми. Такие ночи накануне отправления всегда волновали меня, даже когда сама я еще никуда не ездила; это было время конца и нового начала, полное обещаний и перемен. Джеми уже отправился спать, и работники разбрелись по своим углам. Мы с Вальфером как раз закончили последние приготовления, и я устало побрела через вымощенный каменными плитами двор, когда при свете факелов Вальфер вдруг взял меня за руку и заставил остановиться, сказав, что хочет мне кое-что сообщить.
— Что такое? — спросила я, недоумевая, зачем нужно было останавливаться.
Я вся перепачкалась и истомилась, и мне ужасно хотелось принять ванну и поскорее лечь в постель.
— Ланен, я… Со смерти Хадрона прошло вот уже шесть недель. Кроме меня тут больше некому за тобою присмотреть, — он умолк, словно чего-то выжидая.
Я рассмеялась.
— Странно ты рассуждаешь, Вальфер. За мною вот уже двадцать лет присматривает Джеми. Почему же со смертью Хадрона это должен делать кто-то еще? К тому же я пока что не встретила человека, который согласился бы удостоиться подобной чести, да я и сама никому этого не желала бы, — сказав это, я направилась к дому.
— А как же я? — воскликнул Вальфер.
Тут я остановилась.
— А что — ты? — спросила я как можно мягче, вновь повернувшись к нему.
Все женщины наделены предчувствием, остерегающим их в подобных случаях. Я была поражена: он ведь почти обручен с Алисондой — деревенской девушкой! Но я уже знала, что сейчас может произойти, и отчаянно соображала, как же мне выкрутиться и при этом не повести себя с ним слишком грубо. Он мне не нравился, но в некоторых случаях нелишне проявить и сострадание.
— Выходи за меня замуж, Ланен, — произнес он тихо, придвигаясь ко мне вплотную. От него пахло конюшней еще сильнее, чем от меня. — Я не собираюсь воображать, будто между нами может быть нечто большее, чем есть на самом деле, и… я не стану предъявлять тебе супружеские права… но тебе нужен человек, который мог бы за тобою приглядывать, вел бы за тебя все дела. Ты и сама разбираешься во всем не хуже меня, но все-таки ты для подобного не создана.
Пожалуй, это было верно. Разумеется, лошади меня никогда не интересовали так, как его — за исключением, может быть, случаев, когда кобылица готовится ожеребиться. Но даже нахлынувший гнев не помешал мне усмехнуться. Бедняга Вальфер! Он всегда считал себя таким проницательным и хитрым!
— Вальфер, это так неожиданно, — ответила я, не в силах скрыть резкие нотки в голосе. — А что скажет Алисонда? Она ведь заслуживает большего!
Он потупил взор.
— Она поймет…
Если бы разговор происходил утром, при ярком свете, я бы еще могла оставаться спокойной и попросту отказала бы ему; но сейчас, в конце долгого дня, при навязчиво мерцающем свете факелов, я утратила самообладание.
— Да уж! — фыркнула я. — Она настолько влюблена, что тоже согласилась бы стать для тебя простой хозяйкой, раз уж ты не собираешься относиться к собственной жене как подобает супругу. Какую чудесную жизнь ты мне предлагаешь, Вальфер! Замужество без любви ради покоя собственного тела — а тебе только одно и нужно: заполучить в качестве приданого отцовский опыт в разведении лошадей!
Хотя Вальфер и понял, что я вывела его на чистую воду, однако в голосе его лишь слегка угадывалось чувство вины:
— Ланен, ты не понимаешь…
— Побереги воздух — пригодится огонь задувать! — огрызнулась я. — Ты ведь только этого и добиваешься. Слишком много времени провел ты с Хадроном — даже говорить стал, как он, — тут я оборвала свою гневную речь, однако не могла остановить нахлынувших разом воспоминаний. Годы, долгие годы пренебрежения, когда Хадрон столько раз твердил мне, что я слишком заурядна, или слишком крупна, или чересчур мужеподобна, или же просто недостаточно хороша, чтобы быть ему дочерью, давили на меня, как груда камней; и вот, едва я научилась понимать свое значение и ценить одиночество, — не кто-нибудь, а именно Вальфер оскорбляет меня. Я стояла, кипя от гнева, и яростно вращала глазами при свете
